Его Величество Альдо Первый Кавайный, Коварный и Неотразимый (с)))
Ничего себе, уже 10 глав и почти 70 вордовских страниц 
Предупреждаю всех, что с этого юбилея начинается Жесть)) И дальше будет только хуже...
10: ЛОНДОН
Если раньше Люси немного пугало путешествие в столицу, то сейчас она пребывала в радостном воодушевлении и восторге. Время в дороге пролетело, как один миг… откинувшись на мягкие кожаные подушки кареты и глядя на затянутые туманом сельские пейзажи, она слушала, как Генри читает ей о Годфри и Деирдре из книжечки леди Жезебель Брэнд. Леди Блэквуд находила, что понимает чувства леди Гизборн – Деирдре так же, как и ее, ждало неизведанное, но тоже рядом с любимым мужчиной, ставшим ее мужем. Но, в отличие от Деирдре, Люси не была принцессой крови, и в тайном уголке ее сознания ей очень льстила мысль, что весьма скоро ее узнают как жену лорда Генри Блэквуда.
Лондон ошеломил ее, оглушил новыми впечатлениями и ощущениями. Она видела столицу прежде, но совсем маленькой девочкой, до того как Шелтоны вынуждены были переехать в деревню из-за болезни леди Джейн, и поэтому ничего не помнила. Теперешним ее первым впечатлением от Лондона был огромный, казалось, живущий своей жизнью, как какой-нибудь раскинувший свои щупальца гигантский спрут, город, встающий серыми стенами многочисленных и разномастных строений из тумана и смога. Их карета подъезжала к Лондону, когда день уже клонился к закату, и в багровом отсвете заходящего солнца на крышах уходящих к горизонту домов Люси почудилось что-то адское и зловещее. Впрочем, скоро эти мрачные предчувствия потонули в восхищении, с которым она смотрела на высящиеся соборы, старинные и великолепные памятники архитектуры и ряды блестящих магазинов, когда карета выехала на центральные улицы Лондона.
Их дом располагался на Пикаддили в Мэйфэйр, одном из самых фешенебельных кварталов города, это было впечатляющих размеров монументальное здание, с портиком парадного крыльца в античном стиле с огромными колоннами из темного мрамора. Внутреннее убранство особняка было не менее роскошным и поражающим воображение, чем внешний фасад, пожалуй, столичный дом был обставлен еще богаче, чем загородный замок лорда Блэквуда. Генри, улыбнувшись, сказал, что часто принимает здесь гостей – возможно, поэтому атмосфера дома была еще полнее тех мрачных эффектов с налетом театральности, которые так любил лорд Блэквуд, чем в его поместье в Хэмпшире. Большинство портьер были черными и расшитыми золотом, среди скульптур обнаженных античных статуй попадались и более гротескные и пугающие изваяния, и сюжеты картин в богатых золоченых рамах были далеки от невинных, а временами просто пугающи. Но Люси вскрикнула от радости, когда узнала большую картину, висевшую над парадной лестницей – это был ее портрет, написанный в Хэмпшире, она с распущенными по плечам темными волосами стояла босиком на траве под ивой, большие глаза смотрели испуганным и растерянным взглядом.
- Твоему отцу она не понравилась, - шепнул ей на ухо ее муж, привлекая ее к себе. – Я взял на себя смелость взять ее в свой дом, ведь она так прекрасна… как и моменты, сопутствующие ее написанию, - он наклонился к ее шее и поцеловал ее долгим дразнящим поцелуем, слегка кусая нежную кожу.
читать дальшеКровать из резного темного дерева в большой спальне была просто огромной, Люси подумала, что на ней могут уместиться человек пять. Спинку кровати и столбики украшали искусно вырезанные фантастические фигуры фавнов и сатиров, и еще каких-то существ, которые заставили Люси вспомнить со смущением мохнатых демонов из ее сна. Когда лорд Блэквуд опустил ее на постель, Люси поняла, что кровать была не только впечатляющей воображение, но и очень мягкой.
В ту ночь он опять любил ее, и хотя по приезде Люси казалось, что дорога сильно утомила ее, в постели с ним усталость быстро улетучилась. В этот раз он показал ей нечто новое – спускаясь поцелуями по всему ее телу, он раздвинул ее ноги и стал целовать ее там, в самом сокровенном месте, и она задохнулась от нахлынувших ощущений. Она думала, что они уже изведали все, но это было не сравнимо ни с чем. Его губы ласкали ее, а язык проникал внутрь, ей казалось это чем-то очень постыдным и запретным, но вместе с тем это приносило невыразимое наслаждение. Когда она вцепилась ему в плечи и закричала, он усмехнулся и погладил ее по бедру.
- Ты такая сладкая… - выпрямившись, он облизнулся, и в глазах блеснули дьявольские искорки. – Это восхитительный вкус греха, моя дорогая… у тебя он совершенно особенный, наверное, потому что ты мой падший ангел, - наслаждаясь тем, как она покраснела, он подмигнул ей. – Хочешь попробовать, каков на вкус Дьявол?
Опустив ее на колени перед собой, он прошептал:
- Я тебя научу…
Когда он заполнил ее рот, ее щеки залила краска, но ей не было это неприятно. Направляя ее мягкими приказами, он потянул ее за волосы, и по мере того как его стоны становились громче, она испытывала все большее удовольствие от того, что является участницей чего-то восхитительно запретного, и делает ему приятно.
Когда она засыпала в его объятиях на его плече, уютно утопая в огромной постели, это чувство все еще согревало ее.
- Тебе понравится в Лондоне… - шепнул он ей, и она хихикнула в ответ. Он заставлял ее чувствовать себя порочной, и ей начинало это нравиться. Кроме того, с ним она чувствовала себя абсолютно защищенной, и это, вкупе со всем остальным, дарило просто невыразимое и почти осязаемое счастье.
Ее голова шла кругом от новых, ослепительных впечатлений. Лорд Блэквуд осыпал ее подарками и вниманием, и знакомил ее с Лондоном во всем его блеске и великолепии. Ее приводили в восторг платья, сшитые по последней парижской моде, ее муж предпочитал в своей одежде темные и сдержанные тона, но для нее шились платья всех расцветок радуги, некоторые казались ей даже слишком яркими, но это не составляло проблемы, так как он восхищался ей и в светлых кремовых тонах нарядов из лучших и самых дорогих тканей. Модистки просто обожали ее, в основном, конечно, потому что лорд Блэквуд сыпал деньгами, и Люси пару раз чуть не теряла сознание во время пошивов и примерок от их верещания и обилия разноцветных тканей, материалов и лент вокруг. Иногда ей помогала Дженни, входившая от всего этого великолепия прямо-таки в священный экстаз, упоминавшийся в нескольких мистических книгах Блэквуда, но миссис Фитц-Брайан всегда выбирала самые дикие расцветки. Как-то раз она, примеряя шляпку с небесно-голубым пером, сказала, что женщине необходимы яркие цвета, чтобы обольстить мужчину, и именно так это и происходит в природе. Люси, улыбаясь, ответила на это, что она уже вышла замуж за мужчину своей мечты – а что до природы, то там, как ей казалось, именно самцы привлекают своих дам яркими красками, чего ей не понять, так как ее супруг предпочитает в основном черное. Дженни загадочно улыбнулась и подняла глаза к потолку, пробормотав что-то, чего Люси не разобрала в щебетании французской портнихи.
Генри баловал ее чрезмерно – он говорил, что ко всем этим платьям нужны соответствующие «аксессуары» и буквально осыпал ее драгоценностями. Люси боялась подумать о том, сколько все это может стоить. Однажды вечером, когда она уже готовилась ко сну, он вошел в спальню и преподнес ей изящную коробочку. Когда она открыла ее, там оказалось огромное колье, усыпанное крупными индийскими бриллиантами. Он заставил ее примерить его – на голое тело, сняв с нее пеньюар, сказал, что хочет видеть, как поблескивают бриллианты на ее обнаженной коже, в то время как он занимается с ней любовью.
Он водил ее в оперу, сам выбирая для ее выходов в свет наряды и драгоценности. Она чувствовала себя неловко такой разряженной, но ему, казалось, приносили удовольствие перешептывания и взгляды, брошенные на нее. Лорд Блэквуд, с его громким титулом, богатством и мрачно-загадочным обликом, вкупе с ходящими о нем таинственными слухами, был хорошо известен в свете, и его женитьба на неизвестной девушке из Хэмпширской глуши, больше чем вдвое младше его и не имевшей ни гроша, вызвала фурор. Генри со смехом говорил ей, что теперь ее возненавидят все незамужние лондонские дамы в возрасте от пятнадцати до сорока, так как он считался крайне завидной партией. Он шутил, Генри практически не скрывал того, что презирает свет, но, казалось, ему доставляет удовольствие находиться всегда в центре внимания. Любопытство к молодой леди Блэквуд вновь подняло на поверхность старые слухи о безумии покойной матери Люси, леди Джейн Шелтон, и обрывки сплетен долетали до нее, что расстраивало ее. Когда она рассказала об этом Генри, он, улыбнувшись и обняв ее, сказал:
- Обо мне всегда говорят. Я, правда, обращаю на это не больше внимания, чем на жужжание назойливых мух – ты тоже должна научиться этому, моя дорогая, потому что теперь они будут говорить и о тебе, ведь ты леди Блэквуд.
Впрочем, она тут же забыла о перешептываниях и косых взглядах, когда опера началась. Она еще никогда не была в опере и не представляла себе, что это такое, мощная музыка захватила ее целиком, и она просидела все время, вцепившись в подлокотники кресла от волнения, с глазами, поблескивавшими от слез. Генри был рад, что ей так понравилось.
- Когда я смотрю на тебя, я вижу полного неподдельной радости и интереса ребенка. Ты так не похожа на всех этих полных притворства великосветских дам, моя фэйри, и мне это безумно приятно, - сказал он.
В опере она мельком видела королеву, которой ее представили на следующем грандиозном приеме. Это была маленькая старая женщина, вся в трауре по своему много лет назад умершему мужу. Сложно было поверить, что она стоит во главе самой могущественной в мире империи. Королева улыбалась, но в ее глазах была грусть, и Люси не могла втайне не пожалеть ее – потерять любимого человека, должно быть, было страшнейшим горем, она не представляла себе, как смогла бы жить без Генри.
- Когда-то я чуть не был вынужден покинуть Лондон из-за скандала, разразившегося в связи с тем, что я распустил слух, что могу его воскресить, - с усмешкой прошептал он, наклонившись к ее уху.
- Ты бы смог это сделать? – она подняла на него расширенные глаза.
- Смерть – это только начало. Любимая, я могу сделать все, - он улыбнулся, его выделявшийся острый передний зуб опять сделал его улыбку хищной. – Но не для нее. Моя мать не любила королеву.
- Почему?
- По вине королевы Виктории близкий друг моей матери был изгнан из страны. Бабушка Жезебель говорила мне об этом… Но тебя ведь не интересует политика, правда, мое сокровище?
На самом деле, приемы интересовали Люси не намного больше, чем политика, но лорду Блэквуду нужно было появляться в свете. При всем его видимом безразличии к общественному мнению, он умело поддерживал к себе интерес. Так, они часто бывали у леди Джеральдин Финчли, пожилой и весьма грузной дамы, которая, по словам Генри, претендовала на то, чтобы руководить мнением высшего света Лондона. Леди Финчли всегда была несказанно рада их визитам, и, после того, как Блэквуд с самой своей очаровательной улыбкой поднес ее пухлую ручку к губам и попросил оказать покровительство его юной неопытной жене в жестоком лондонском свете, Люси заметила, что неприятные сплетни по поводу ее матери стали постепенно сходить на нет. Возвращаясь от очередного визита к леди Финчли, Генри, смеясь, сказал ей, что эта достойная дама, сама того не подозревая, является его тайным оружием в Лондоне – любое вскользь брошенное при ней слово обрастало самыми удивительными подробностями, и в обществе уже через несколько дней разносились самые невероятные слухи, что только играло на руку загадочной репутации лорда Блэквуда. Впрочем, как убедилась Люси, этот сложный механизм действовал и в обратную сторону, так как досадные слухи о ее семье прекратились, что не могло ее не радовать.
Поначалу Люси очень терялась и смущалась в лондонском обществе, но Генри всегда приободрял ее, и с ним она чувствовала себя защищенной. Поэтому она не удивилась и не расстроилась, когда он сообщил ей, что ожидает ее присутствия на одном устраиваемом им вечере. Тем более, это обещало быть гораздо интереснее, чем пустые великосветские беседы – он ожидал не просто случайных друзей, а собратьев по его магическому ордену для проведения какого-то ритуала. Генри дал понять, что ритуал очень важен для него.
- Это имеет большое значение, дорогая моя. Меня… если так выразиться, ждет великое магическое Путешествие, и ритуал, для которого мы соберемся в одном из моих тайных святилищ, подготовит меня для этого.
- Путешествие? – она подняла на него глаза. – Ты возьмешь меня с собой?
- Конечно, - улыбнулся он. – Более того… ты поможешь мне. Ты будешь тем сосудом, через который на меня снизойдет благословение Тьмы.
Это было весьма туманно, но она была рада, что сможет помочь ему. Они продолжали свои мистические практики, и Люси находила, что ее все больше затягивает в их темную красоту. Прошлой ночью он давал ей пить свою кровь, сделав кинжалом надрез чуть повыше груди и притянув ее к себе, что ярко напомнило ей почти такой же эпизод из вампирского романа Стокера. Он тихо засмеялся и сказал, что лорд Генри Блэквуд, конечно, могущественнее какого-то вампира, но это укрепит их связь друг меж другом. Затем он провел острием кинжала по молочно-белой округлости ее левой груди, сделав тонкий надрез, от которого на белизне ее кожи выступила алая струйка крови, и принялся медленно слизывать ее. Она нашла это необыкновенно волнующим, и теперь вид в зеркале царапинки следа от его кинжала на своей груди заставлял ее щеки гореть от стыда и возбуждения. Ей льстило то, что он делился с ней всеми этими запретными ритуалами, и что, в шутку или всерьез, но он называл ее волшебным существом. Она загорелась идеей предстать перед его сведущими и посвященными гостями его волшебным существом, его помощницей и благословением, пусть даже это будет просто декоративная роль, как у Брана, недобро глядящего из клетки и чистящего перья огромным клювом.
- Я рад, что ты согласна. Я хочу, чтобы на этот ритуал, где будут присутствовать мои темные соратники, ты надела вот это, - он протянул ей сверток.
Открыв его, Люси ахнула. Это была великолепная накидка-мантия из тончайшего черного шелка, расшитая золотыми нитями, складывавшимися в причудливые магические узоры. У горла мантия была схвачена изумительной работы золотой застежкой, инкрустированной драгоценным рубином, мерцающим, как капля алой крови. Полы накидки расходились книзу, вышитые золотом на черном фоне драконы, казалось, разлетались в темную бездну. Эта мантия была достойна королевы.
- Генри, дорогой мой… она так прекрасна… - Люси смотрела на мужа с восхищением и благодарностью. – С чем же мне лучше одеть ее, как ты думаешь? Я хочу произвести должное впечатление на ваших гостей, лорд Блэквуд!
- Несомненно, ты его произведешь, - усмехнулся он. – Но, боюсь, ты не вполне поняла меня, Люси. Это особый ритуал. И ты должна присутствовать на нем только в этой мантии.
- Что?! – Люси залилась краской. Должно быть, он пошутил, он не мог иметь в виду этого всерьез… - Но… ведь это будет в присутствии твоих гостей…
- Совершенно верно, моя маленькая фэйри. Мои гости будут очарованы, когда ты выйдешь к ним в этой накидке, - он улыбался, но его тон не терпел возражений. – Ты уже участвовала во многих моих магических обрядах – разница лишь в том, что в этот раз ты будешь моим черным алтарем. Несколько простых магических действий, о которых тебе не придется беспокоиться, их совершим я и мои братья во Тьме – и я ритуально овладею тобой в их кругу.
- Нет, Генри… - прошептала она, бледнея. – Нет, нет, ни за что…
***
Она стояла в освещенном свечами темном коридоре, слыша доносившееся размеренное пение их заклинаний, и пыталась унять дрожь в коленях. Верхнюю половину ее лица закрывала большая, изящная маска из черных перьев, полы прекрасной темной мантии расходились, открывая совершенно обнаженное тело. До этого он два часа покрывал ее рисунками чернил, перекликающимися с его собственными татуировками. Он покрыл ее груди извивающимися драконами, обвивающими раздвоенными языками ее соски, а на животе начертил такую же перевернутую пентаграмму, как у себя. В горле у Люси пересохло, все это казалось ей каким-то кошмарным сном, она до сих пор не могла поверить, что он уговорил ее на это. Впрочем, он не уговаривал – он приказывал. Это делала мадам де Монтеспан, легендарная фаворитка легендарного Короля-Солнце, напомнила она себе то, что рассказывал ей Генри. Но ни это, ни даже наркотические вещества, которые он предварительно дал ей, не смогли унять в ней дрожи.
Вступив в тайное святилище, расположенное под одним из его домов в пригороде Лондона, она с замиранием сердца увидела своего мужа, лорда Генри Блэквуда, стоящим в уже знакомой перевернутой пентаграмме перед ритуальной плитой – жертвенным столом, в кругу людей в темных мантиях с надвинутыми на лица капюшонами. По крайней мере, под капюшонами она не видела их лиц, как и они не видели ее лица под маской. Но она чувствовала на себе их взгляды, похотливо рассматривающие ее обнаженное тело, и сгорала под этими взглядами. Ее муж, одетый в великолепную темно-фиолетовую с золотом мантию, сделал ей знак рукой подойти, она заметила, как из-под капюшона мелькнула его улыбка. Она медленно подошла к нему и протянула ему руку… их монотонные песнопения стучали у нее в висках… откуда-то слышался странный слабый звук, источник которого она никак не могла понять. Он взял ее за руку и уложил на плиту, разметав ее волосы вокруг ее головы… Люси вспомнила, что он рассказывал ей о подобных ритуалах, если она не ошибалась, это была могильная плита самоубийцы, и от этого ей чуть не сделалось дурно. Он стал читать заклинания, его глубокий низкий голос пробирал ее до мурашек по коже, они вторили ему… Блэквуд открыл поднесенный ему золотой ларец и вынул из него кинжал, который она до сих пор не видела – тонкое лезвие клинка поблескивало в пламени свечей, рукоять была сделана в форме человеческого черепа. Он поднес клинок к губам, а затем положил ей его на живот, так что заостренное лезвие совпадало с нижним вертикальным лучом нарисованной пентаграммы, терявшимся в темных завитках ее волос. Сталь холодила кожу. Его рука задержалась над лежащим на ней кинжалом, совершая пассы и движения в воздухе.
- Да благословит сила Властелина Тьмы через тело этой женщины этот кинжал, который, направляемый моей рукой, принесет нам власть над миром во имя Тьмы!
Его голос, повелительный, полный могущества, опустил всех собравшихся на колени. Они странно раскачивались, вторя ему заклинаниями на латыни, с некоторых спали капюшоны, и Люси увидела их искаженные экстазом лица, горящие безумные глаза… Один из них поднялся с колен, низко поклонившись лорду Блэквуду, и отошел в темноту… в его большой фигуре и манере двигаться Люси узнала Дрэзера, французского сподручного-великана, служащего ее мужу. Дрэзер тут же вернулся из темноты, подойдя к раскинувшему руки над ее распростертым телом Блэквуду, в то время как остальные, раскачиваясь на коленях, пели… француз вел за собой на привязи что-то, что-то, упорно сопротивлявшееся и издававшее тот самый звук, причину которого Люси тогда не могла понять.
Это был маленький белый ягненок. Дрэзер волочил его к алтарю, тот упирался всеми четырьмя копытцами и жалобно блеял. Он испуганно вращал глазами по сторонам, мотая головой. Великан ухватил его под живот одной здоровенной рукой и поднял в воздух.
Лорд Блэквуд взял кинжал с ее живота – его пальцы нежно скользнули по ее обнаженной коже. Француз поднял над ней брыкающегося и отчаянно блеющего ягненка. В эту безумную секунду у Люси мелькнуло давнее воспоминание – ягненок из имения ее отца упал в глубокую канаву и переломал себе кости, он так же жалобно и надрывно блеял, сэр Ричард приказал его застрелить, и она, маленькая девочка, плакала и плакала и не могла остановиться.
Одним точным ударом Блэквуд перерезал ему горло. Красная, горячая кровь полилась на нее потоком, она хотела зажмуриться, но не смогла, как будто ее парализовало… кровь текла по ее обнаженной груди и животу, стирая начерченные символы, она была теплой и липкой… В сгустившемся в голове тумане Люси увидела улыбающееся лицо своего мужа, его глаза горели торжествующим блеском. Ягненок все еще бился в руках огромного француза, проливая на нее еще больше крови… когда он наконец затих, великан небрежно отбросил его в угол комнаты одной рукой. Он упал на пол с глухим стуком, словно мешок с костями. Шелковая накидка Люси была мокрой от крови. Собравшиеся безумствовали, полутемный зал тонул в их ликующих криках… справа Люси увидела молодого человека, капюшон которого сполз ему на плечи, у него были темные волосы и скорее смазливые, чем красивые, черты лица, кажется, она видела его на каком-то приеме… его глаза были расширены, черты лица искажены в экстазе, он смотрел на стоящего над алтарем Блэквуда с почти боготворящим восхищением…
Лорд Блэквуд склонился над ней, опираясь на плиту жертвенника. Полы его роскошной фиолетовой с золотой мантии разошлись, и она увидела, что он тоже совершенно обнажен под ней. Он был возбужден, его большое мужское естество затвердело и поднялось.
- Ты благословишь меня? – хрипло прошептал он, его губы раздвинулись в хищной улыбке, он дотронулся кончиком языка до своего скошено-заостренного переднего зуба. Он дернул ее за волосы, она выгнулась на залитой кровью плите… У нее вырвался полувсхлип-полувздох, она кивнула.
Он широко раздвинул ее ноги. Пронзил ее одним мощным ударом, она вскрикнула… Все прочие устремили к ним взгляды, протянутые руки… они вновь начали читать нараспев заклинания, в то время как он брал ее на залитом жертвенной кровью алтаре, на глазах у всех. Овладевая ей с грубой жестокой силой, так что у нее на глазах выступили слезы, он приник губами к ее груди, слизывая кровь с ее кожи… его тело, вдавливающее ее в холодный камень алтаря, уже тоже было запачкано этой кровью, которая, казалось ей, была повсюду… Когда ее тело сотряслось в необычайно сильном оргазме, она потеряла сознание, и тьма поглотила ее.
***
Деирдре с удивлением смотрела на раскинувшийся перед ней большой город, который англичане считали своей великой столицей. К высоким окружавшим город стенам примыкали ветхие лачуги, некоторые из них успели перебраться и внутрь, увидела она, когда они въехали в ворота под торжественный звук труб. Впереди, в конце уходящей вверх дороги, виднелась массивная громада Тауэра, королевского замка, построенного еще Вильгельмом Завоевателем. По мере того, как они подъезжали к замку, дома становились лучше, уже не деревянные, а каменные конструкции, а улицы чище – вонь, ударившая в нос Деирдре еще до того, как они въехали в город, немного ослабла здесь, на подступах к королевской резиденции. Народ встречал ехавшего впереди на белом коне наследника престола с ликованием. Король Ричард был в крестовом походе, и Джон был в хорошем настроении. Люди откровенно глазели на ехавшую рядом с сэром Годфри Гизборном, как всегда, сопровождающим принца, незнакомую даму в богатом, но несоответствующем английской моде платье цвета изумрудной зелени берегов Эйра. Деирдре смущали эти пристальные взгляды, к тому же, ей было неловко и непривычно сидеть в седле по-дамски. Годфри одной рукой придерживал поводья ее лошади, и она от этого чувствовала себя военным трофеем. Это было неприятно, и поэтому, когда он с улыбкой повернулся к ней, показывая высокое каменное строение своего городского дома совсем рядом со стенами королевского замка, она отвернулась.
Впрочем, этой ночью, когда они остались наедине и он уложил ее на мягкую большую кровать своей спальни, нежно лаская ее, она забыла всю свою досаду, отдаваясь его любви. Деирдре должна была признать, что брак с англичанином оказался не столь ненавистным, как ей когда-то казалось. Она очень тосковала по родной земле и Таре, Лондон впечатлил ее, но показался похожим на большую серо-каменную клетку – но ночами, когда она целовала покрытое шрамами сильное тело своего мужа и он прижимал ее к себе, она не могла не признать, что ей было хорошо. Деирдре была девственницей до своего брака с Годфри, и не знала других мужчин, но, очевидно, английский рыцарь знал толк в любовных делах, так как исполнять супружеский долг с ним приносило ей достаточно большое удовольствие. Помимо физического наслаждения, было и еще кое-что… с того самого дня, как Годфри спас ее от костра – а, возможно, и раньше – Деирдре постоянно думала о нем. Тогда, в Ирландии, она не хотела признаваться себе, что влюбляется в него, но часто видела его во сне по ночам, и воспоминания о том минутном порыве слабости в пещере вызывали у нее жгучий стыд, но и сладко-острое желание и тоску по нему, которых она стыдилась еще больше. Ей казалось недостойным испытывать такие чувства к человеку, принадлежащему к стану врагов ее народа… и когда он столь дерзко попросил у короля ее руки, а отец, что было еще более удивительным, согласился, ее как громом поразило. Теперь ее чувства к сэру Годфри из невозможных стали даже желательными, в чем она убедилась в их брачную ночь. Более того, теперь она стала его собственностью. Это вызывало в ней противоречивые чувства – с одной стороны, она стала женой рыцаря, который так доблестно спас ей жизнь, которым она восхищалась и о котором втайне мечтала, но, с другой стороны, ее гордой ирландской натуре претила мысль о том, что теперь ей владеет англичанин. Но, как бы то ни было, с этим человеком свела ее сама судьба, сбылась и вторая часть ее видения – черный лев увез ее через море в свою землю. Спорить с судьбой было бессмысленно, тем более, что с каждым днем ее чувства к Годфри становились все крепче. Физическая близость только усилила их, и, засыпая в объятиях мужа, Деирдре чувствовала себя очень счастливой, а когда ему было необходимо на какое-то время покинуть ее, она боялась, что с ним что-то случится. С каждым днем, с каждой проведенной с ним страстной ночью, она все больше и больше понимала, что Годфри стал очень дорог ей.
Он обращался с ней очень хорошо, был нежен и ласков, делал ей подарки и уделял ей внимание. Она видела его суровую жестокость в бою, и ее странно согревала мысль, что мужчина, столь яростный и безжалостный с врагами, может быть столь нежным, и эта нежность предназначается ей. Он уверял ее, что она быстро освоится при дворе, и происхождение принцессы и титул его жены гарантируют ей почтение и уважение, но она не смогла убедиться в этом.
А, если быть точнее, убедилась в обратном. На следующий же день после их приезда в Лондон леди Деирдре Гизборн представили при дворе. Деирдре не могла не чувствовать, что английские придворные прямо таки разглядывали ее, как диковинку, так же, как и чернь на городских улицах – с той лишь разницей, что знатные лорды и леди смотрели на нее с пренебрежительным снисхождением, для них она была варварской принцессой и почти что красивым военным трофеем их прославленного рыцаря. Конечно, никто не рискнул отнестись к ней с явным неуважением – это бы означало вызвать на себя гнев сэра Годфри Гизборна, а о Годфри ходило достаточно слухов, чтобы сделать такую возможность достаточно угрожающей. Впрочем, были те, кто мог не опасаться меча сэра Годфри.
Сидящий на троне в отсутствие своего венценосного брата принц Джон благодушно улыбался, но в его глазах Деирдре читала все то же высокомерное и полупрезрительное снисхождение. Джон не делал секрета из того, что недоволен браком своего рыцаря, и терпел Деирдре только как каприз лучшего друга. То, что сэр Годфри был ближе всех наследнику, делало только логичным то, что леди Деирдре должна была стать придворной дамой жены принца, Изабеллы Глостерской. По кислой мине Джона на пути сюда и его нелестных высказываниях о жене в присутствии других, Деирдре ожидала увидеть какое-то уродливое чудовище. Но принцесса Изабелла была не так страшна – это была пухленькая молодая девушка с белой кожей, испуганными глазками и поджатыми губами. Джон пренебрегал ей, и Деирдре пожалела ее – переведя взгляд на статную фигуру собственного мужа и заметив, как легкая улыбка коснулась губ Годфри, она подумала, что ей повезло в супружеской жизни.
По другую сторону от Джона на троне восседала его мать – Элеонора Аквитанская была уже старой женщиной, но осанка ее все еще была величественной, а холодные глаза смотрели с проницательным умом. Ни для кого при дворе не было секретом, что любимчиком вдовствующей королевы Элеоноры был ее старший сын, король Ричард, от чего Джон сильно страдал и был переполнен зависти к царствующему брату. Когда представленная королеве Деирдре поклонилась ей, старуха не улыбнулась и даже не кивнула головой в знак принятия новой леди при дворе, ее холодный взгляд все так же пристально смотрел на ирландку.
- Леди Гизборн. Что ж, добро пожаловать ко двору… сэр Годфри всегда умел удивлять нас, - Деирдре постаралась пропустить колкость мимо ушей. Все-таки, это была мать короля и наследника престола. Если бы она ответила ей, как того хотела, это могло бы пагубно сказаться на положении ее мужа при дворе. – Ваша красота превосходит даже чудесные истории и слухи, ходящие о вас. Скажите, леди Деирдре, это правда, что в Ирландии вас хотели сжечь на костре, как ведьму?
По залу пронесся шепот. Деирдре увидела, что Годфри сжал зубы и побледнел от ярости.
- Это не совсем так, ваше величество, - голос Деирдре слегка дрожал, и она ненавидела себя за это, но она не могла вспоминать те костры без содрогания. – Меня захватил предатель де Клер и собирался предать страшной смерти, чтобы отомстить моему отцу. Сэр Годфри храбро спас меня, рискуя собственной жизнью, - она с благодарностью взглянула на мужа.
- О, нам это известно, - кивнула Элеонора. – Думаю, вы щедро вознаградили доблестного рыцаря за его подвиг… столь скорый брак с дочерью верховного короля Ирландии… сэр Годфри, вам действительно повезло.
Принц Джон хихикнул в кулак, и смешки разнеслись по залу. Деирдре почувствовала, как загорелись ее щеки.
- В любом случае… как бы то ни было, я бы советовала своей дорогой невестке Изабелле быть осторожнее с вами, леди Деирдре. Кто знает, а вдруг вы действительно ведьма, - королева улыбнулась собственной шутке, в зале засмеялись, но глаза старой Элеоноры оставались холодными, а круглое лицо Изабеллы Глостерской, жены принца Джона, побелело, и она взглянула на свою новую придворную даму как на опасное ядовитое насекомое.
У Деирдре внутри все клокотало от ярости и унижения. Она ненавидела этих англичан, презрительные ухмылки их лордов и леди, насмешливый холодный взгляд королевы Элеоноры и враждебность в глазах ее сына, дрожащие губы пухлой леди Изабеллы, которая должна была стать госпожой Деирдре. Когда она осталась наедине в покоях со своим мужем, она напустилась на него со всей яростью и горечью, которые сжигали ее изнутри:
- Ты говорил, меня будут почитать здесь, как принцессу крови! Говорил, что положение твоей жены оградит меня от английских нападок! Да знаешь ли ты, что в моих жилах течет кровь древних ирландских королей, кровь Дракона?! А эта старуха, породившая такое ничтожество, как твой трусливый принц, смеет в присутствии всех этих лордов называть меня шлюхой и ведьмой!
- Тише, Деирдре… тебя могут услышать, - Годфри был сильно бледен, между нахмуренных бровей пролегла складка.
- Услышать! – горько воскликнула она. – Они могли бы услышать тебя там, если бы ты пожелал вступиться за свою жену, муж мой! Но, так же, как и для всех них, для тебя я лишь варварская диковинка, призванная согревать твою постель и ублажать тебя в ней! Ведь так?!
- Деирдре… - он сделал шаг к ней, попытавшись дотронуться до ее плеча, но она оттолкнула его руку.
- Не прикасайся ко мне!!! – ее рука взлетела в воздух, замахнувшись, чтобы дать ему пощечину, но он поймал ее руку. Его железная хватка причиняла боль, глаза потемнели. Сэр Годфри не привык к оскорблениям, тем более от женщин.
- Пусти меня… - прошипела она, отвернувшись и прокусив до крови губу, пытаясь сдержать предательски подступившие слезы.
Его хватка на ее руке ослабла, он привлек ее к себе и усадил на кровать. Она потерла руку, на том месте, где он схватил ее, выступил синяк. Он развернул ее лицо к себе, с силой, но уже совсем другой, нежной и бережной, а не жестокой и грубой.
- Прости меня… Ты не должна была стать объектом этого унижения, этой омерзительной сцены… Ты поранилась, - он нежно коснулся губами капельки крови, выступившей на ее губе, приобнимая ее за плечи. – Если бы ты знала, Деирдре, как мне хотелось растерзать их всех в клочья… Но, как ты думаешь, к чему бы это привело, если бы я вытащил меч и снес голову старухе?
- Ты бы смог полюбоваться на выражение лица Джона, забрызганного кровью его злобной матери, - Деирдре улыбнулась против воли.
- Бесспорно, зрелище бы того стоило. Но, скорее всего, это было бы последним, что я бы увидел, - улыбнулся он в ответ.
- Почему она так ненавидит меня… - Деирдре пожала плечами. – Она же никогда даже не знала меня… это потому, что я ирландка, Годфри?
- Нет-нет-нет, моя глупенькая… Ты здесь ни при чем, и именно это делает происшедшее таким уродливым, ведь ты ни в чем не виновата, любовь моя… - вздохнул он, прижимая ее к себе. – Наверное, мне следовало заранее предвидеть такую возможность и предупредить тебя. Элеонора ненавидит вовсе не Деирдре О'Коннор, а леди Гизборн. Любая женщина, ставшая моей женой, подверглась бы ее нападкам. Она ненавидит меня.
- За что? – Деирдре подняла на мужа глаза.
- За то, что Генрих II, прошлый король Англии и отец ее сыновей короля Ричарда и принца Джона, является и моим отцом тоже. Я принц-бастард, Деирдре. Леди Розамунда, моя мать и кормилица принца Джона, была любовницей короля Генриха. За это Элеонора ненавидит меня, как самого злейшего врага. Она в ярости оттого, что Джон возвысил меня и считает лучшим другом – но ты же знаешь, никто, не желающий немедленного конца света, не в силах противостоять капризам Джона.
- Что… Ты… - Деирдре не могла найти слов, глядя на него в изумлении. Ее муж, сэр Годфри Гизборн, оказывается, является братом короля и наследника престола. На мгновение она увидела Годфри в другом свете, его мужественные и суровые черты под короной на челе, его величественную большую фигуру на троне.
- Как видишь, моя ирландская принцесса, ты заключила достойный твоей королевской крови союз с принцем, - невесело рассмеялся он. – Только дает он тебе не больше, чем мне – ненависть старой ведьмы и унижение от ее сынка и завистников, которым ничего не можешь сделать. Ты, должно быть, не знала – мою, и теперь твою, еду тщательно пробуют. Элеонора дважды пыталась меня отравить. Также она попыталась постричь меня в монахи, но из этого у нее тоже ничего не вышло.
- Из тебя бы вышел чрезвычайно плохой монах… - улыбнулась Деирдре, касаясь губами выемки между его ключицами.
- Да… - усмехнулся он. – Гораздо хуже, чем король. Подумать только… Ричард и Джон своими капризами почти развалили эту страну на части, ввергли ее в пропасть своих колоссальных долгов… я бы смог навести здесь порядок. Англии нужна сильная и твердая рука, а не безумства расточительных крестовых походов пропойцы Ричарда или слабоволие его женоподобного братца… и я бы смог ей это дать. Значительно более жесткими методами, но я бы смог объединить эту страну. Но как же насмешлива бывает судьба…
На миг Деирдре увидела всю его боль, всю ярость и горечь сильного и честолюбивого мужчины, который легко мог бы добиться могущества, о котором мечтал, который самой природой был создан, чтобы управлять и вести, но происхождение бастарда навсегда отняло у него этот шанс, отдав его другим, слабым и ничтожным в сравнении с ним людям, которых он презирал…
- Но ведь у короля Ричарда нет наследников, - зашептала она, обнимая его за шею, - ведь после него остается один лишь только Джон, а Джон слаб и жалок, и доверяет тебе, ты легко сможешь…
- Тише, тише, моя дорогая честолюбивая леди, с детства проявляющая такой интерес к политике… Твои речи – не что иное, как измена, - он, улыбаясь, заставил ее замолчать поцелуями. – Неужели ты думаешь, что, будь это так легко, меня бы остановила братская любовь или узы тесной дружбы с Джоном? Ричард наплодил бастардов отсюда до Палестины, и все они имеют преимущество передо мной. Чтобы уничтожить всех их, мне придется отправиться в собственный крестовый поход.
Она притянула его к себе. Ей хотелось любить его, заставить его забыть о несправедливой судьбе хотя бы на одну ночь, если уж его мечтам никогда не суждено сбыться, изгладить из его глаз эту боль.
- Ты всегда будешь моим королем… - прошептала она.
Он стиснул ее в объятиях, вновь почти до боли, но она не подала виду. Это был первый раз, когда она не знала, как вылечить рану, она могла лишь приглушить его боль своей любовью. Он слегка отстранился от нее, взяв ее лицо в свои ладони и заглянув ей в глаза.
- Придет время, Деирдре… Придет время, и я силой возьму могущество и власть, принадлежащие мне по праву, - его глаза загорелись. – Они отплатят мне за все, отплатят сполна… Вот увидишь, любовь моя…
- Годфри… я люблю тебя, - чуть слышно прошептала она, скользя ладонями по гладкому затылку его бритого черепа, мощной шее, могучим плечам…
- И я люблю тебя, моя принцесса, - он привлек ее к себе и поцеловал. – Но игра, в которую я сыграю с достойными потомками Плантагенетов, все же опасна, впрочем, я уверен, что выиграю… и все же мне нужен наследник, жена моя, - улыбнулся он, мягко опуская ее на подушки постели и развязывая шнуровку ее платья. Деирдре откинулась на постель, отдаваясь ласкам своего мужа и его настойчивой силе, нежно и крепко прижимая его к себе.
Предупреждаю всех, что с этого юбилея начинается Жесть)) И дальше будет только хуже...10: ЛОНДОН
Если раньше Люси немного пугало путешествие в столицу, то сейчас она пребывала в радостном воодушевлении и восторге. Время в дороге пролетело, как один миг… откинувшись на мягкие кожаные подушки кареты и глядя на затянутые туманом сельские пейзажи, она слушала, как Генри читает ей о Годфри и Деирдре из книжечки леди Жезебель Брэнд. Леди Блэквуд находила, что понимает чувства леди Гизборн – Деирдре так же, как и ее, ждало неизведанное, но тоже рядом с любимым мужчиной, ставшим ее мужем. Но, в отличие от Деирдре, Люси не была принцессой крови, и в тайном уголке ее сознания ей очень льстила мысль, что весьма скоро ее узнают как жену лорда Генри Блэквуда.
Лондон ошеломил ее, оглушил новыми впечатлениями и ощущениями. Она видела столицу прежде, но совсем маленькой девочкой, до того как Шелтоны вынуждены были переехать в деревню из-за болезни леди Джейн, и поэтому ничего не помнила. Теперешним ее первым впечатлением от Лондона был огромный, казалось, живущий своей жизнью, как какой-нибудь раскинувший свои щупальца гигантский спрут, город, встающий серыми стенами многочисленных и разномастных строений из тумана и смога. Их карета подъезжала к Лондону, когда день уже клонился к закату, и в багровом отсвете заходящего солнца на крышах уходящих к горизонту домов Люси почудилось что-то адское и зловещее. Впрочем, скоро эти мрачные предчувствия потонули в восхищении, с которым она смотрела на высящиеся соборы, старинные и великолепные памятники архитектуры и ряды блестящих магазинов, когда карета выехала на центральные улицы Лондона.
Их дом располагался на Пикаддили в Мэйфэйр, одном из самых фешенебельных кварталов города, это было впечатляющих размеров монументальное здание, с портиком парадного крыльца в античном стиле с огромными колоннами из темного мрамора. Внутреннее убранство особняка было не менее роскошным и поражающим воображение, чем внешний фасад, пожалуй, столичный дом был обставлен еще богаче, чем загородный замок лорда Блэквуда. Генри, улыбнувшись, сказал, что часто принимает здесь гостей – возможно, поэтому атмосфера дома была еще полнее тех мрачных эффектов с налетом театральности, которые так любил лорд Блэквуд, чем в его поместье в Хэмпшире. Большинство портьер были черными и расшитыми золотом, среди скульптур обнаженных античных статуй попадались и более гротескные и пугающие изваяния, и сюжеты картин в богатых золоченых рамах были далеки от невинных, а временами просто пугающи. Но Люси вскрикнула от радости, когда узнала большую картину, висевшую над парадной лестницей – это был ее портрет, написанный в Хэмпшире, она с распущенными по плечам темными волосами стояла босиком на траве под ивой, большие глаза смотрели испуганным и растерянным взглядом.
- Твоему отцу она не понравилась, - шепнул ей на ухо ее муж, привлекая ее к себе. – Я взял на себя смелость взять ее в свой дом, ведь она так прекрасна… как и моменты, сопутствующие ее написанию, - он наклонился к ее шее и поцеловал ее долгим дразнящим поцелуем, слегка кусая нежную кожу.
читать дальшеКровать из резного темного дерева в большой спальне была просто огромной, Люси подумала, что на ней могут уместиться человек пять. Спинку кровати и столбики украшали искусно вырезанные фантастические фигуры фавнов и сатиров, и еще каких-то существ, которые заставили Люси вспомнить со смущением мохнатых демонов из ее сна. Когда лорд Блэквуд опустил ее на постель, Люси поняла, что кровать была не только впечатляющей воображение, но и очень мягкой.
В ту ночь он опять любил ее, и хотя по приезде Люси казалось, что дорога сильно утомила ее, в постели с ним усталость быстро улетучилась. В этот раз он показал ей нечто новое – спускаясь поцелуями по всему ее телу, он раздвинул ее ноги и стал целовать ее там, в самом сокровенном месте, и она задохнулась от нахлынувших ощущений. Она думала, что они уже изведали все, но это было не сравнимо ни с чем. Его губы ласкали ее, а язык проникал внутрь, ей казалось это чем-то очень постыдным и запретным, но вместе с тем это приносило невыразимое наслаждение. Когда она вцепилась ему в плечи и закричала, он усмехнулся и погладил ее по бедру.
- Ты такая сладкая… - выпрямившись, он облизнулся, и в глазах блеснули дьявольские искорки. – Это восхитительный вкус греха, моя дорогая… у тебя он совершенно особенный, наверное, потому что ты мой падший ангел, - наслаждаясь тем, как она покраснела, он подмигнул ей. – Хочешь попробовать, каков на вкус Дьявол?
Опустив ее на колени перед собой, он прошептал:
- Я тебя научу…
Когда он заполнил ее рот, ее щеки залила краска, но ей не было это неприятно. Направляя ее мягкими приказами, он потянул ее за волосы, и по мере того как его стоны становились громче, она испытывала все большее удовольствие от того, что является участницей чего-то восхитительно запретного, и делает ему приятно.
Когда она засыпала в его объятиях на его плече, уютно утопая в огромной постели, это чувство все еще согревало ее.
- Тебе понравится в Лондоне… - шепнул он ей, и она хихикнула в ответ. Он заставлял ее чувствовать себя порочной, и ей начинало это нравиться. Кроме того, с ним она чувствовала себя абсолютно защищенной, и это, вкупе со всем остальным, дарило просто невыразимое и почти осязаемое счастье.
Ее голова шла кругом от новых, ослепительных впечатлений. Лорд Блэквуд осыпал ее подарками и вниманием, и знакомил ее с Лондоном во всем его блеске и великолепии. Ее приводили в восторг платья, сшитые по последней парижской моде, ее муж предпочитал в своей одежде темные и сдержанные тона, но для нее шились платья всех расцветок радуги, некоторые казались ей даже слишком яркими, но это не составляло проблемы, так как он восхищался ей и в светлых кремовых тонах нарядов из лучших и самых дорогих тканей. Модистки просто обожали ее, в основном, конечно, потому что лорд Блэквуд сыпал деньгами, и Люси пару раз чуть не теряла сознание во время пошивов и примерок от их верещания и обилия разноцветных тканей, материалов и лент вокруг. Иногда ей помогала Дженни, входившая от всего этого великолепия прямо-таки в священный экстаз, упоминавшийся в нескольких мистических книгах Блэквуда, но миссис Фитц-Брайан всегда выбирала самые дикие расцветки. Как-то раз она, примеряя шляпку с небесно-голубым пером, сказала, что женщине необходимы яркие цвета, чтобы обольстить мужчину, и именно так это и происходит в природе. Люси, улыбаясь, ответила на это, что она уже вышла замуж за мужчину своей мечты – а что до природы, то там, как ей казалось, именно самцы привлекают своих дам яркими красками, чего ей не понять, так как ее супруг предпочитает в основном черное. Дженни загадочно улыбнулась и подняла глаза к потолку, пробормотав что-то, чего Люси не разобрала в щебетании французской портнихи.
Генри баловал ее чрезмерно – он говорил, что ко всем этим платьям нужны соответствующие «аксессуары» и буквально осыпал ее драгоценностями. Люси боялась подумать о том, сколько все это может стоить. Однажды вечером, когда она уже готовилась ко сну, он вошел в спальню и преподнес ей изящную коробочку. Когда она открыла ее, там оказалось огромное колье, усыпанное крупными индийскими бриллиантами. Он заставил ее примерить его – на голое тело, сняв с нее пеньюар, сказал, что хочет видеть, как поблескивают бриллианты на ее обнаженной коже, в то время как он занимается с ней любовью.
Он водил ее в оперу, сам выбирая для ее выходов в свет наряды и драгоценности. Она чувствовала себя неловко такой разряженной, но ему, казалось, приносили удовольствие перешептывания и взгляды, брошенные на нее. Лорд Блэквуд, с его громким титулом, богатством и мрачно-загадочным обликом, вкупе с ходящими о нем таинственными слухами, был хорошо известен в свете, и его женитьба на неизвестной девушке из Хэмпширской глуши, больше чем вдвое младше его и не имевшей ни гроша, вызвала фурор. Генри со смехом говорил ей, что теперь ее возненавидят все незамужние лондонские дамы в возрасте от пятнадцати до сорока, так как он считался крайне завидной партией. Он шутил, Генри практически не скрывал того, что презирает свет, но, казалось, ему доставляет удовольствие находиться всегда в центре внимания. Любопытство к молодой леди Блэквуд вновь подняло на поверхность старые слухи о безумии покойной матери Люси, леди Джейн Шелтон, и обрывки сплетен долетали до нее, что расстраивало ее. Когда она рассказала об этом Генри, он, улыбнувшись и обняв ее, сказал:
- Обо мне всегда говорят. Я, правда, обращаю на это не больше внимания, чем на жужжание назойливых мух – ты тоже должна научиться этому, моя дорогая, потому что теперь они будут говорить и о тебе, ведь ты леди Блэквуд.
Впрочем, она тут же забыла о перешептываниях и косых взглядах, когда опера началась. Она еще никогда не была в опере и не представляла себе, что это такое, мощная музыка захватила ее целиком, и она просидела все время, вцепившись в подлокотники кресла от волнения, с глазами, поблескивавшими от слез. Генри был рад, что ей так понравилось.
- Когда я смотрю на тебя, я вижу полного неподдельной радости и интереса ребенка. Ты так не похожа на всех этих полных притворства великосветских дам, моя фэйри, и мне это безумно приятно, - сказал он.
В опере она мельком видела королеву, которой ее представили на следующем грандиозном приеме. Это была маленькая старая женщина, вся в трауре по своему много лет назад умершему мужу. Сложно было поверить, что она стоит во главе самой могущественной в мире империи. Королева улыбалась, но в ее глазах была грусть, и Люси не могла втайне не пожалеть ее – потерять любимого человека, должно быть, было страшнейшим горем, она не представляла себе, как смогла бы жить без Генри.
- Когда-то я чуть не был вынужден покинуть Лондон из-за скандала, разразившегося в связи с тем, что я распустил слух, что могу его воскресить, - с усмешкой прошептал он, наклонившись к ее уху.
- Ты бы смог это сделать? – она подняла на него расширенные глаза.
- Смерть – это только начало. Любимая, я могу сделать все, - он улыбнулся, его выделявшийся острый передний зуб опять сделал его улыбку хищной. – Но не для нее. Моя мать не любила королеву.
- Почему?
- По вине королевы Виктории близкий друг моей матери был изгнан из страны. Бабушка Жезебель говорила мне об этом… Но тебя ведь не интересует политика, правда, мое сокровище?
На самом деле, приемы интересовали Люси не намного больше, чем политика, но лорду Блэквуду нужно было появляться в свете. При всем его видимом безразличии к общественному мнению, он умело поддерживал к себе интерес. Так, они часто бывали у леди Джеральдин Финчли, пожилой и весьма грузной дамы, которая, по словам Генри, претендовала на то, чтобы руководить мнением высшего света Лондона. Леди Финчли всегда была несказанно рада их визитам, и, после того, как Блэквуд с самой своей очаровательной улыбкой поднес ее пухлую ручку к губам и попросил оказать покровительство его юной неопытной жене в жестоком лондонском свете, Люси заметила, что неприятные сплетни по поводу ее матери стали постепенно сходить на нет. Возвращаясь от очередного визита к леди Финчли, Генри, смеясь, сказал ей, что эта достойная дама, сама того не подозревая, является его тайным оружием в Лондоне – любое вскользь брошенное при ней слово обрастало самыми удивительными подробностями, и в обществе уже через несколько дней разносились самые невероятные слухи, что только играло на руку загадочной репутации лорда Блэквуда. Впрочем, как убедилась Люси, этот сложный механизм действовал и в обратную сторону, так как досадные слухи о ее семье прекратились, что не могло ее не радовать.
Поначалу Люси очень терялась и смущалась в лондонском обществе, но Генри всегда приободрял ее, и с ним она чувствовала себя защищенной. Поэтому она не удивилась и не расстроилась, когда он сообщил ей, что ожидает ее присутствия на одном устраиваемом им вечере. Тем более, это обещало быть гораздо интереснее, чем пустые великосветские беседы – он ожидал не просто случайных друзей, а собратьев по его магическому ордену для проведения какого-то ритуала. Генри дал понять, что ритуал очень важен для него.
- Это имеет большое значение, дорогая моя. Меня… если так выразиться, ждет великое магическое Путешествие, и ритуал, для которого мы соберемся в одном из моих тайных святилищ, подготовит меня для этого.
- Путешествие? – она подняла на него глаза. – Ты возьмешь меня с собой?
- Конечно, - улыбнулся он. – Более того… ты поможешь мне. Ты будешь тем сосудом, через который на меня снизойдет благословение Тьмы.
Это было весьма туманно, но она была рада, что сможет помочь ему. Они продолжали свои мистические практики, и Люси находила, что ее все больше затягивает в их темную красоту. Прошлой ночью он давал ей пить свою кровь, сделав кинжалом надрез чуть повыше груди и притянув ее к себе, что ярко напомнило ей почти такой же эпизод из вампирского романа Стокера. Он тихо засмеялся и сказал, что лорд Генри Блэквуд, конечно, могущественнее какого-то вампира, но это укрепит их связь друг меж другом. Затем он провел острием кинжала по молочно-белой округлости ее левой груди, сделав тонкий надрез, от которого на белизне ее кожи выступила алая струйка крови, и принялся медленно слизывать ее. Она нашла это необыкновенно волнующим, и теперь вид в зеркале царапинки следа от его кинжала на своей груди заставлял ее щеки гореть от стыда и возбуждения. Ей льстило то, что он делился с ней всеми этими запретными ритуалами, и что, в шутку или всерьез, но он называл ее волшебным существом. Она загорелась идеей предстать перед его сведущими и посвященными гостями его волшебным существом, его помощницей и благословением, пусть даже это будет просто декоративная роль, как у Брана, недобро глядящего из клетки и чистящего перья огромным клювом.
- Я рад, что ты согласна. Я хочу, чтобы на этот ритуал, где будут присутствовать мои темные соратники, ты надела вот это, - он протянул ей сверток.
Открыв его, Люси ахнула. Это была великолепная накидка-мантия из тончайшего черного шелка, расшитая золотыми нитями, складывавшимися в причудливые магические узоры. У горла мантия была схвачена изумительной работы золотой застежкой, инкрустированной драгоценным рубином, мерцающим, как капля алой крови. Полы накидки расходились книзу, вышитые золотом на черном фоне драконы, казалось, разлетались в темную бездну. Эта мантия была достойна королевы.
- Генри, дорогой мой… она так прекрасна… - Люси смотрела на мужа с восхищением и благодарностью. – С чем же мне лучше одеть ее, как ты думаешь? Я хочу произвести должное впечатление на ваших гостей, лорд Блэквуд!
- Несомненно, ты его произведешь, - усмехнулся он. – Но, боюсь, ты не вполне поняла меня, Люси. Это особый ритуал. И ты должна присутствовать на нем только в этой мантии.
- Что?! – Люси залилась краской. Должно быть, он пошутил, он не мог иметь в виду этого всерьез… - Но… ведь это будет в присутствии твоих гостей…
- Совершенно верно, моя маленькая фэйри. Мои гости будут очарованы, когда ты выйдешь к ним в этой накидке, - он улыбался, но его тон не терпел возражений. – Ты уже участвовала во многих моих магических обрядах – разница лишь в том, что в этот раз ты будешь моим черным алтарем. Несколько простых магических действий, о которых тебе не придется беспокоиться, их совершим я и мои братья во Тьме – и я ритуально овладею тобой в их кругу.
- Нет, Генри… - прошептала она, бледнея. – Нет, нет, ни за что…
***
Она стояла в освещенном свечами темном коридоре, слыша доносившееся размеренное пение их заклинаний, и пыталась унять дрожь в коленях. Верхнюю половину ее лица закрывала большая, изящная маска из черных перьев, полы прекрасной темной мантии расходились, открывая совершенно обнаженное тело. До этого он два часа покрывал ее рисунками чернил, перекликающимися с его собственными татуировками. Он покрыл ее груди извивающимися драконами, обвивающими раздвоенными языками ее соски, а на животе начертил такую же перевернутую пентаграмму, как у себя. В горле у Люси пересохло, все это казалось ей каким-то кошмарным сном, она до сих пор не могла поверить, что он уговорил ее на это. Впрочем, он не уговаривал – он приказывал. Это делала мадам де Монтеспан, легендарная фаворитка легендарного Короля-Солнце, напомнила она себе то, что рассказывал ей Генри. Но ни это, ни даже наркотические вещества, которые он предварительно дал ей, не смогли унять в ней дрожи.
Вступив в тайное святилище, расположенное под одним из его домов в пригороде Лондона, она с замиранием сердца увидела своего мужа, лорда Генри Блэквуда, стоящим в уже знакомой перевернутой пентаграмме перед ритуальной плитой – жертвенным столом, в кругу людей в темных мантиях с надвинутыми на лица капюшонами. По крайней мере, под капюшонами она не видела их лиц, как и они не видели ее лица под маской. Но она чувствовала на себе их взгляды, похотливо рассматривающие ее обнаженное тело, и сгорала под этими взглядами. Ее муж, одетый в великолепную темно-фиолетовую с золотом мантию, сделал ей знак рукой подойти, она заметила, как из-под капюшона мелькнула его улыбка. Она медленно подошла к нему и протянула ему руку… их монотонные песнопения стучали у нее в висках… откуда-то слышался странный слабый звук, источник которого она никак не могла понять. Он взял ее за руку и уложил на плиту, разметав ее волосы вокруг ее головы… Люси вспомнила, что он рассказывал ей о подобных ритуалах, если она не ошибалась, это была могильная плита самоубийцы, и от этого ей чуть не сделалось дурно. Он стал читать заклинания, его глубокий низкий голос пробирал ее до мурашек по коже, они вторили ему… Блэквуд открыл поднесенный ему золотой ларец и вынул из него кинжал, который она до сих пор не видела – тонкое лезвие клинка поблескивало в пламени свечей, рукоять была сделана в форме человеческого черепа. Он поднес клинок к губам, а затем положил ей его на живот, так что заостренное лезвие совпадало с нижним вертикальным лучом нарисованной пентаграммы, терявшимся в темных завитках ее волос. Сталь холодила кожу. Его рука задержалась над лежащим на ней кинжалом, совершая пассы и движения в воздухе.
- Да благословит сила Властелина Тьмы через тело этой женщины этот кинжал, который, направляемый моей рукой, принесет нам власть над миром во имя Тьмы!
Его голос, повелительный, полный могущества, опустил всех собравшихся на колени. Они странно раскачивались, вторя ему заклинаниями на латыни, с некоторых спали капюшоны, и Люси увидела их искаженные экстазом лица, горящие безумные глаза… Один из них поднялся с колен, низко поклонившись лорду Блэквуду, и отошел в темноту… в его большой фигуре и манере двигаться Люси узнала Дрэзера, французского сподручного-великана, служащего ее мужу. Дрэзер тут же вернулся из темноты, подойдя к раскинувшему руки над ее распростертым телом Блэквуду, в то время как остальные, раскачиваясь на коленях, пели… француз вел за собой на привязи что-то, что-то, упорно сопротивлявшееся и издававшее тот самый звук, причину которого Люси тогда не могла понять.
Это был маленький белый ягненок. Дрэзер волочил его к алтарю, тот упирался всеми четырьмя копытцами и жалобно блеял. Он испуганно вращал глазами по сторонам, мотая головой. Великан ухватил его под живот одной здоровенной рукой и поднял в воздух.
Лорд Блэквуд взял кинжал с ее живота – его пальцы нежно скользнули по ее обнаженной коже. Француз поднял над ней брыкающегося и отчаянно блеющего ягненка. В эту безумную секунду у Люси мелькнуло давнее воспоминание – ягненок из имения ее отца упал в глубокую канаву и переломал себе кости, он так же жалобно и надрывно блеял, сэр Ричард приказал его застрелить, и она, маленькая девочка, плакала и плакала и не могла остановиться.
Одним точным ударом Блэквуд перерезал ему горло. Красная, горячая кровь полилась на нее потоком, она хотела зажмуриться, но не смогла, как будто ее парализовало… кровь текла по ее обнаженной груди и животу, стирая начерченные символы, она была теплой и липкой… В сгустившемся в голове тумане Люси увидела улыбающееся лицо своего мужа, его глаза горели торжествующим блеском. Ягненок все еще бился в руках огромного француза, проливая на нее еще больше крови… когда он наконец затих, великан небрежно отбросил его в угол комнаты одной рукой. Он упал на пол с глухим стуком, словно мешок с костями. Шелковая накидка Люси была мокрой от крови. Собравшиеся безумствовали, полутемный зал тонул в их ликующих криках… справа Люси увидела молодого человека, капюшон которого сполз ему на плечи, у него были темные волосы и скорее смазливые, чем красивые, черты лица, кажется, она видела его на каком-то приеме… его глаза были расширены, черты лица искажены в экстазе, он смотрел на стоящего над алтарем Блэквуда с почти боготворящим восхищением…
Лорд Блэквуд склонился над ней, опираясь на плиту жертвенника. Полы его роскошной фиолетовой с золотой мантии разошлись, и она увидела, что он тоже совершенно обнажен под ней. Он был возбужден, его большое мужское естество затвердело и поднялось.
- Ты благословишь меня? – хрипло прошептал он, его губы раздвинулись в хищной улыбке, он дотронулся кончиком языка до своего скошено-заостренного переднего зуба. Он дернул ее за волосы, она выгнулась на залитой кровью плите… У нее вырвался полувсхлип-полувздох, она кивнула.
Он широко раздвинул ее ноги. Пронзил ее одним мощным ударом, она вскрикнула… Все прочие устремили к ним взгляды, протянутые руки… они вновь начали читать нараспев заклинания, в то время как он брал ее на залитом жертвенной кровью алтаре, на глазах у всех. Овладевая ей с грубой жестокой силой, так что у нее на глазах выступили слезы, он приник губами к ее груди, слизывая кровь с ее кожи… его тело, вдавливающее ее в холодный камень алтаря, уже тоже было запачкано этой кровью, которая, казалось ей, была повсюду… Когда ее тело сотряслось в необычайно сильном оргазме, она потеряла сознание, и тьма поглотила ее.
***
Деирдре с удивлением смотрела на раскинувшийся перед ней большой город, который англичане считали своей великой столицей. К высоким окружавшим город стенам примыкали ветхие лачуги, некоторые из них успели перебраться и внутрь, увидела она, когда они въехали в ворота под торжественный звук труб. Впереди, в конце уходящей вверх дороги, виднелась массивная громада Тауэра, королевского замка, построенного еще Вильгельмом Завоевателем. По мере того, как они подъезжали к замку, дома становились лучше, уже не деревянные, а каменные конструкции, а улицы чище – вонь, ударившая в нос Деирдре еще до того, как они въехали в город, немного ослабла здесь, на подступах к королевской резиденции. Народ встречал ехавшего впереди на белом коне наследника престола с ликованием. Король Ричард был в крестовом походе, и Джон был в хорошем настроении. Люди откровенно глазели на ехавшую рядом с сэром Годфри Гизборном, как всегда, сопровождающим принца, незнакомую даму в богатом, но несоответствующем английской моде платье цвета изумрудной зелени берегов Эйра. Деирдре смущали эти пристальные взгляды, к тому же, ей было неловко и непривычно сидеть в седле по-дамски. Годфри одной рукой придерживал поводья ее лошади, и она от этого чувствовала себя военным трофеем. Это было неприятно, и поэтому, когда он с улыбкой повернулся к ней, показывая высокое каменное строение своего городского дома совсем рядом со стенами королевского замка, она отвернулась.
Впрочем, этой ночью, когда они остались наедине и он уложил ее на мягкую большую кровать своей спальни, нежно лаская ее, она забыла всю свою досаду, отдаваясь его любви. Деирдре должна была признать, что брак с англичанином оказался не столь ненавистным, как ей когда-то казалось. Она очень тосковала по родной земле и Таре, Лондон впечатлил ее, но показался похожим на большую серо-каменную клетку – но ночами, когда она целовала покрытое шрамами сильное тело своего мужа и он прижимал ее к себе, она не могла не признать, что ей было хорошо. Деирдре была девственницей до своего брака с Годфри, и не знала других мужчин, но, очевидно, английский рыцарь знал толк в любовных делах, так как исполнять супружеский долг с ним приносило ей достаточно большое удовольствие. Помимо физического наслаждения, было и еще кое-что… с того самого дня, как Годфри спас ее от костра – а, возможно, и раньше – Деирдре постоянно думала о нем. Тогда, в Ирландии, она не хотела признаваться себе, что влюбляется в него, но часто видела его во сне по ночам, и воспоминания о том минутном порыве слабости в пещере вызывали у нее жгучий стыд, но и сладко-острое желание и тоску по нему, которых она стыдилась еще больше. Ей казалось недостойным испытывать такие чувства к человеку, принадлежащему к стану врагов ее народа… и когда он столь дерзко попросил у короля ее руки, а отец, что было еще более удивительным, согласился, ее как громом поразило. Теперь ее чувства к сэру Годфри из невозможных стали даже желательными, в чем она убедилась в их брачную ночь. Более того, теперь она стала его собственностью. Это вызывало в ней противоречивые чувства – с одной стороны, она стала женой рыцаря, который так доблестно спас ей жизнь, которым она восхищалась и о котором втайне мечтала, но, с другой стороны, ее гордой ирландской натуре претила мысль о том, что теперь ей владеет англичанин. Но, как бы то ни было, с этим человеком свела ее сама судьба, сбылась и вторая часть ее видения – черный лев увез ее через море в свою землю. Спорить с судьбой было бессмысленно, тем более, что с каждым днем ее чувства к Годфри становились все крепче. Физическая близость только усилила их, и, засыпая в объятиях мужа, Деирдре чувствовала себя очень счастливой, а когда ему было необходимо на какое-то время покинуть ее, она боялась, что с ним что-то случится. С каждым днем, с каждой проведенной с ним страстной ночью, она все больше и больше понимала, что Годфри стал очень дорог ей.
Он обращался с ней очень хорошо, был нежен и ласков, делал ей подарки и уделял ей внимание. Она видела его суровую жестокость в бою, и ее странно согревала мысль, что мужчина, столь яростный и безжалостный с врагами, может быть столь нежным, и эта нежность предназначается ей. Он уверял ее, что она быстро освоится при дворе, и происхождение принцессы и титул его жены гарантируют ей почтение и уважение, но она не смогла убедиться в этом.
А, если быть точнее, убедилась в обратном. На следующий же день после их приезда в Лондон леди Деирдре Гизборн представили при дворе. Деирдре не могла не чувствовать, что английские придворные прямо таки разглядывали ее, как диковинку, так же, как и чернь на городских улицах – с той лишь разницей, что знатные лорды и леди смотрели на нее с пренебрежительным снисхождением, для них она была варварской принцессой и почти что красивым военным трофеем их прославленного рыцаря. Конечно, никто не рискнул отнестись к ней с явным неуважением – это бы означало вызвать на себя гнев сэра Годфри Гизборна, а о Годфри ходило достаточно слухов, чтобы сделать такую возможность достаточно угрожающей. Впрочем, были те, кто мог не опасаться меча сэра Годфри.
Сидящий на троне в отсутствие своего венценосного брата принц Джон благодушно улыбался, но в его глазах Деирдре читала все то же высокомерное и полупрезрительное снисхождение. Джон не делал секрета из того, что недоволен браком своего рыцаря, и терпел Деирдре только как каприз лучшего друга. То, что сэр Годфри был ближе всех наследнику, делало только логичным то, что леди Деирдре должна была стать придворной дамой жены принца, Изабеллы Глостерской. По кислой мине Джона на пути сюда и его нелестных высказываниях о жене в присутствии других, Деирдре ожидала увидеть какое-то уродливое чудовище. Но принцесса Изабелла была не так страшна – это была пухленькая молодая девушка с белой кожей, испуганными глазками и поджатыми губами. Джон пренебрегал ей, и Деирдре пожалела ее – переведя взгляд на статную фигуру собственного мужа и заметив, как легкая улыбка коснулась губ Годфри, она подумала, что ей повезло в супружеской жизни.
По другую сторону от Джона на троне восседала его мать – Элеонора Аквитанская была уже старой женщиной, но осанка ее все еще была величественной, а холодные глаза смотрели с проницательным умом. Ни для кого при дворе не было секретом, что любимчиком вдовствующей королевы Элеоноры был ее старший сын, король Ричард, от чего Джон сильно страдал и был переполнен зависти к царствующему брату. Когда представленная королеве Деирдре поклонилась ей, старуха не улыбнулась и даже не кивнула головой в знак принятия новой леди при дворе, ее холодный взгляд все так же пристально смотрел на ирландку.
- Леди Гизборн. Что ж, добро пожаловать ко двору… сэр Годфри всегда умел удивлять нас, - Деирдре постаралась пропустить колкость мимо ушей. Все-таки, это была мать короля и наследника престола. Если бы она ответила ей, как того хотела, это могло бы пагубно сказаться на положении ее мужа при дворе. – Ваша красота превосходит даже чудесные истории и слухи, ходящие о вас. Скажите, леди Деирдре, это правда, что в Ирландии вас хотели сжечь на костре, как ведьму?
По залу пронесся шепот. Деирдре увидела, что Годфри сжал зубы и побледнел от ярости.
- Это не совсем так, ваше величество, - голос Деирдре слегка дрожал, и она ненавидела себя за это, но она не могла вспоминать те костры без содрогания. – Меня захватил предатель де Клер и собирался предать страшной смерти, чтобы отомстить моему отцу. Сэр Годфри храбро спас меня, рискуя собственной жизнью, - она с благодарностью взглянула на мужа.
- О, нам это известно, - кивнула Элеонора. – Думаю, вы щедро вознаградили доблестного рыцаря за его подвиг… столь скорый брак с дочерью верховного короля Ирландии… сэр Годфри, вам действительно повезло.
Принц Джон хихикнул в кулак, и смешки разнеслись по залу. Деирдре почувствовала, как загорелись ее щеки.
- В любом случае… как бы то ни было, я бы советовала своей дорогой невестке Изабелле быть осторожнее с вами, леди Деирдре. Кто знает, а вдруг вы действительно ведьма, - королева улыбнулась собственной шутке, в зале засмеялись, но глаза старой Элеоноры оставались холодными, а круглое лицо Изабеллы Глостерской, жены принца Джона, побелело, и она взглянула на свою новую придворную даму как на опасное ядовитое насекомое.
У Деирдре внутри все клокотало от ярости и унижения. Она ненавидела этих англичан, презрительные ухмылки их лордов и леди, насмешливый холодный взгляд королевы Элеоноры и враждебность в глазах ее сына, дрожащие губы пухлой леди Изабеллы, которая должна была стать госпожой Деирдре. Когда она осталась наедине в покоях со своим мужем, она напустилась на него со всей яростью и горечью, которые сжигали ее изнутри:
- Ты говорил, меня будут почитать здесь, как принцессу крови! Говорил, что положение твоей жены оградит меня от английских нападок! Да знаешь ли ты, что в моих жилах течет кровь древних ирландских королей, кровь Дракона?! А эта старуха, породившая такое ничтожество, как твой трусливый принц, смеет в присутствии всех этих лордов называть меня шлюхой и ведьмой!
- Тише, Деирдре… тебя могут услышать, - Годфри был сильно бледен, между нахмуренных бровей пролегла складка.
- Услышать! – горько воскликнула она. – Они могли бы услышать тебя там, если бы ты пожелал вступиться за свою жену, муж мой! Но, так же, как и для всех них, для тебя я лишь варварская диковинка, призванная согревать твою постель и ублажать тебя в ней! Ведь так?!
- Деирдре… - он сделал шаг к ней, попытавшись дотронуться до ее плеча, но она оттолкнула его руку.
- Не прикасайся ко мне!!! – ее рука взлетела в воздух, замахнувшись, чтобы дать ему пощечину, но он поймал ее руку. Его железная хватка причиняла боль, глаза потемнели. Сэр Годфри не привык к оскорблениям, тем более от женщин.
- Пусти меня… - прошипела она, отвернувшись и прокусив до крови губу, пытаясь сдержать предательски подступившие слезы.
Его хватка на ее руке ослабла, он привлек ее к себе и усадил на кровать. Она потерла руку, на том месте, где он схватил ее, выступил синяк. Он развернул ее лицо к себе, с силой, но уже совсем другой, нежной и бережной, а не жестокой и грубой.
- Прости меня… Ты не должна была стать объектом этого унижения, этой омерзительной сцены… Ты поранилась, - он нежно коснулся губами капельки крови, выступившей на ее губе, приобнимая ее за плечи. – Если бы ты знала, Деирдре, как мне хотелось растерзать их всех в клочья… Но, как ты думаешь, к чему бы это привело, если бы я вытащил меч и снес голову старухе?
- Ты бы смог полюбоваться на выражение лица Джона, забрызганного кровью его злобной матери, - Деирдре улыбнулась против воли.
- Бесспорно, зрелище бы того стоило. Но, скорее всего, это было бы последним, что я бы увидел, - улыбнулся он в ответ.
- Почему она так ненавидит меня… - Деирдре пожала плечами. – Она же никогда даже не знала меня… это потому, что я ирландка, Годфри?
- Нет-нет-нет, моя глупенькая… Ты здесь ни при чем, и именно это делает происшедшее таким уродливым, ведь ты ни в чем не виновата, любовь моя… - вздохнул он, прижимая ее к себе. – Наверное, мне следовало заранее предвидеть такую возможность и предупредить тебя. Элеонора ненавидит вовсе не Деирдре О'Коннор, а леди Гизборн. Любая женщина, ставшая моей женой, подверглась бы ее нападкам. Она ненавидит меня.
- За что? – Деирдре подняла на мужа глаза.
- За то, что Генрих II, прошлый король Англии и отец ее сыновей короля Ричарда и принца Джона, является и моим отцом тоже. Я принц-бастард, Деирдре. Леди Розамунда, моя мать и кормилица принца Джона, была любовницей короля Генриха. За это Элеонора ненавидит меня, как самого злейшего врага. Она в ярости оттого, что Джон возвысил меня и считает лучшим другом – но ты же знаешь, никто, не желающий немедленного конца света, не в силах противостоять капризам Джона.
- Что… Ты… - Деирдре не могла найти слов, глядя на него в изумлении. Ее муж, сэр Годфри Гизборн, оказывается, является братом короля и наследника престола. На мгновение она увидела Годфри в другом свете, его мужественные и суровые черты под короной на челе, его величественную большую фигуру на троне.
- Как видишь, моя ирландская принцесса, ты заключила достойный твоей королевской крови союз с принцем, - невесело рассмеялся он. – Только дает он тебе не больше, чем мне – ненависть старой ведьмы и унижение от ее сынка и завистников, которым ничего не можешь сделать. Ты, должно быть, не знала – мою, и теперь твою, еду тщательно пробуют. Элеонора дважды пыталась меня отравить. Также она попыталась постричь меня в монахи, но из этого у нее тоже ничего не вышло.
- Из тебя бы вышел чрезвычайно плохой монах… - улыбнулась Деирдре, касаясь губами выемки между его ключицами.
- Да… - усмехнулся он. – Гораздо хуже, чем король. Подумать только… Ричард и Джон своими капризами почти развалили эту страну на части, ввергли ее в пропасть своих колоссальных долгов… я бы смог навести здесь порядок. Англии нужна сильная и твердая рука, а не безумства расточительных крестовых походов пропойцы Ричарда или слабоволие его женоподобного братца… и я бы смог ей это дать. Значительно более жесткими методами, но я бы смог объединить эту страну. Но как же насмешлива бывает судьба…
На миг Деирдре увидела всю его боль, всю ярость и горечь сильного и честолюбивого мужчины, который легко мог бы добиться могущества, о котором мечтал, который самой природой был создан, чтобы управлять и вести, но происхождение бастарда навсегда отняло у него этот шанс, отдав его другим, слабым и ничтожным в сравнении с ним людям, которых он презирал…
- Но ведь у короля Ричарда нет наследников, - зашептала она, обнимая его за шею, - ведь после него остается один лишь только Джон, а Джон слаб и жалок, и доверяет тебе, ты легко сможешь…
- Тише, тише, моя дорогая честолюбивая леди, с детства проявляющая такой интерес к политике… Твои речи – не что иное, как измена, - он, улыбаясь, заставил ее замолчать поцелуями. – Неужели ты думаешь, что, будь это так легко, меня бы остановила братская любовь или узы тесной дружбы с Джоном? Ричард наплодил бастардов отсюда до Палестины, и все они имеют преимущество передо мной. Чтобы уничтожить всех их, мне придется отправиться в собственный крестовый поход.
Она притянула его к себе. Ей хотелось любить его, заставить его забыть о несправедливой судьбе хотя бы на одну ночь, если уж его мечтам никогда не суждено сбыться, изгладить из его глаз эту боль.
- Ты всегда будешь моим королем… - прошептала она.
Он стиснул ее в объятиях, вновь почти до боли, но она не подала виду. Это был первый раз, когда она не знала, как вылечить рану, она могла лишь приглушить его боль своей любовью. Он слегка отстранился от нее, взяв ее лицо в свои ладони и заглянув ей в глаза.
- Придет время, Деирдре… Придет время, и я силой возьму могущество и власть, принадлежащие мне по праву, - его глаза загорелись. – Они отплатят мне за все, отплатят сполна… Вот увидишь, любовь моя…
- Годфри… я люблю тебя, - чуть слышно прошептала она, скользя ладонями по гладкому затылку его бритого черепа, мощной шее, могучим плечам…
- И я люблю тебя, моя принцесса, - он привлек ее к себе и поцеловал. – Но игра, в которую я сыграю с достойными потомками Плантагенетов, все же опасна, впрочем, я уверен, что выиграю… и все же мне нужен наследник, жена моя, - улыбнулся он, мягко опуская ее на подушки постели и развязывая шнуровку ее платья. Деирдре откинулась на постель, отдаваясь ласкам своего мужа и его настойчивой силе, нежно и крепко прижимая его к себе.
@темы: творчество, "Величайшая Власть"
-
-
19.08.2010 в 23:48Честно. Напоминает шейный срез полуразложившегося труПЕГА ....
-
-
19.08.2010 в 23:50-
-
19.08.2010 в 23:51Меня Гаррус тоже вдохновлял на творчество...
www.diary.ru/~LadyLucifaerieBlackwood/p10102367...
Люц, а ты была Парагоном или Ренегадом?
Доширак????
Неее, это гораздо вкуснее!!!
Я обожаю это все, особенно когда это острое, а у них это чаще всего))
и даже умею есть палочками
-
-
19.08.2010 в 23:54Кстати, этого чувака- в расстрельный список. Согласны?
Конечно!!! Это просто какой-то извращенец...
-
-
20.08.2010 в 00:02Турианофилия форевер!!! Хех, кстати именно Гаррус нас с Лестатом же познакомил)) Турианофилия...... Гарруса на руках носить надо за это )))
-
-
20.08.2010 в 00:12-
-
20.08.2010 в 00:26Хехех, ты тоже любишь азиатскую кухню?))
а ты сделай суши с мышой
Вот в тему asian cuisine, я тут с восторгом обнаружила в магазине грибы шиитаке!!!
Турианофилия...... Гарруса на руках носить надо за это )))
Гаррус прелесть))) Я хочу с ним романс в финале!
парагоном
с креверками дооо
Креветки это няяя!!! Морепродукты это вообще тру) Вот кстати, поэтому азиаты стройные и здоровые - в отличие от многих европейцев (и англичан!), которые кушают такую жииирную мясную ногу с кучей жареной картошечки...
-
-
20.08.2010 в 00:33Вот все вы парагоны ну не всем же быть ренегадами
-
-
20.08.2010 в 00:35-
-
20.08.2010 в 00:38-
-
20.08.2010 в 00:42-
-
20.08.2010 в 00:51-
-
20.08.2010 в 00:54Это был единственный перс, которого мне удалось хоть как-то нарисовать ))
-
-
20.08.2010 в 00:58-
-
20.08.2010 в 01:00-
-
20.08.2010 в 10:11ну в нашем Перекрестке их не было значит
ну не всем же быть ренегадами
Имхо, парагоном быть скучно!!!
а крабы!КальмарчиГи.... Мидии обожаю- я пасту с ними делала сколько раз
и осьминожки)))
я, как уроженец Северной Англии люблю рыбный пирог "С глазами"- это когда головы рыбок торчат из теста
Ты уроженец Северной Англии???
* Я был ренегадом....
О, наш человек)))
Бвээээээ...... Фффффэээээээ.......... Матримониальный хоррор кончился - начался кулинарный????
Ааа сколько Гаррусов!!!
прочитала твое творчество мммммммм
))) Да, меня тогда вдохновило... Еще у меня валяются так и не набранные рукописные зарисовки на тему пьяного дружеского секса с Заидом
-
-
20.08.2010 в 14:07-
-
20.08.2010 в 14:19точно не жили
Сегодня опять сделаю себе китайский обед))
я еще не переигрывала, в следующий раз буду ренегадом
Вот, это по нашему!
ага, в прошлой жизни
Случайно не из Шервудского леса?
а у Шоттландцев? Дэвид про хаггис как рассказал (овечий желудок с кашей фублюэ )меня потом оч долго при слове "каша "тошнило
Про хаггис я наслышана, хоть не пробовала и не имею такого желания)) говорят, еще характерный запах от него...
но вот пирожки с почками у них вкусны
кстати, его голос мне напоминает Его- смотрела фильм V for Vendetta? Голос V один в один
Смотрела конечно, отличный фильм))) Действительно похож!!!
-
-
20.08.2010 в 14:36-
-
20.08.2010 в 14:46Remember, remember the fifth of November... *Ушел слушать "curse of daleks"... remember remember the dalek december/the paris in ruins and london an ember*
-
-
20.08.2010 в 14:52-
-
20.08.2010 в 14:57Зевранофик тоже имеется )
-
-
20.08.2010 в 15:02-
-
20.08.2010 в 15:42Да, Шервудский ЭнтоЛес это очень серьезно.
у меня бабушка их делает
Классная у тебя бабушка!
Зевранофик тоже имеется )
О, да, красивый фик кстати)
-
-
25.08.2010 в 02:31-
-
25.08.2010 в 02:34-
-
25.08.2010 в 02:39-
-
25.08.2010 в 02:42-
-
25.08.2010 в 12:13Шо? Где? Какая баба? Там еще и баба?
шерстиииинки...
