"Величайшая Власть", глава 8

[wingsoffire]

Вот, почитайте, пока меня не будет)))

8: ЗАМКИ И СОКРОВИЩА

Люси проснулась в мягкой огромной постели от брезжущих лучей солнца на своем лице. Было уже утро. Сначала она не сообразила, где находится, не узнав в богатой обивке стен свою маленькую спальню. Она улыбнулась, вспомнив восхитительный и жуткий сон, приснившийся ей этой ночью. Но, заглянув под одеяло и увидев, что все ее одеяние составляет тонкое золотое обручальное кольцо на безымянном пальце, она, покраснев, поняла, что это был совсем не сон. Воспоминания предыдущей ночи заставляли ее щеки гореть. Теперь она была женой лорда Генри Блэквуда во всех смыслах, и проснулась в его доме и в его постели.
Она села на кровати и потянулась. Когда она двигалась, внутри тела все еще давала о себе знать легкая боль, но это заставило ее улыбнуться. Завернувшись в покрывало, она встала и подошла к распахнутому окну, из которого открывался прекрасный вид на окружающие леса, и вдохнула теплый свежий воздух. Утреннее солнце золотило темно-серый, почти черный камень башен и крыльев роскошного замка лорда Блэквуда.
Люси отошла от окна и окинула взглядом комнату в поисках хоть чего-нибудь, что она могла бы одеть. Старинная дубовая мебель с позолотой, должно быть, стоила целое состояние, как и огромный восточный ковер с темно-красным узором на полу. Над кроватью в изголовье, между расшитыми складками балдахина висела странная и очень красивая, хоть и жутковатая, картина – девушка с длинными темными волосами и бледной кожей, сжимающая в руке ярко-алое яблоко… глаза девушки закрывала протянутая откуда-то сбоку рука с длинными темными ногтями, покрытая змеиной чешуей. Люси подошла к огромному резному гардеробу и заглянула в него. И тут же ахнула в восхищении – там рядами висели восхитительные платья, шелковые, атласные, батистовые, бархатные, самых разных цветов… дома она и представить себе не могла такого великолепия.
В дверь тихо постучали, и она отворилась. От неожиданности Люси выронила покрывало, и осталась стоять абсолютно без всего.
Вошедшая девушка, принесшая поднос с кофе и горячими, ароматными булочками, ахнула и опустила глаза в пол, сначала покраснев, затем побледнев.
- П-простите, мэм… я не знала, что вы уже встали… мне было велено принести вам кофе в постель… - проговорила она, заикаясь и заметно дрожа.
- Ничего страшного… - залившаяся краской Люси забралась обратно в кровать и натянула одеяло до ушей. – Как тебя зовут? – спросила она, откусывая от булочки и пытаясь справиться с собственным смущением от того, что первая встреченная ей в доме ее мужа служанка застала ее абсолютно голой посреди комнаты.
- Грейс, мэм… пожалуйста, простите меня, я не хотела причинять вам неудобства… - губы бедной девушки дрожали. Да она чем-то смертельно напугана, подумала с удивлением Люси.
Когда новоиспеченная леди Блэквуд закончила с булочками и кофе, Грейс помогла ей выбрать платье и одеться. Люси выбрала нежно-фиалковое платье с отложным кружевным воротничком, достаточно скромное, особенно по сравнению с некоторыми другими платьями из шкафа, но показавшееся Люси очень элегантным. Горничная, помогавшая ей одеться и уложить волосы, была все же так же взолнована и напугана, и Люси заметила, что девушка смертельно побледнела, когда ее взгляд упал на картину над кроватью, и пару раз перекрестилась, думая, что хозяйка не видит ее. Поведение горничной показалось Люси странным, и это впечатление еще более усугубилось, когда, открывая перед госпожой дверь, девушка подняла на нее глаза и прошептала:
- Прошу вас, мэм… я ужасно извиняюсь за причиненную вам неловкость… обещаю вам, этого больше не повторится… но, прошу вас, не говорите ничего милорду…
- Я не думаю, что милорду будет это интересно, Грейс, - ответила Люси, пожав плечом. Откровенно говоря, это уже стало ее немного раздражать, она сама хотела бы забыть о неловком инциденте, и ей было неприятно, что горничная дрожит перед ней, как осиновый лист, как будто бы она была чудовищем.
Впрочем, она тут же забыла о своей досаде – так как, выходя из спальни, услышала доносящийся снизу знакомый громкий голос.
- Да что же ты делаешь, олух! А ну опусти сундук, совсем сдурел?! Да его двое еле погружали в коляску, он же железом обит!
Люси выбежала на лестницу на звук этого такого родного резкого голоса, и ее глазам представилась картина: вчерашний бородатый великан, взвалив на плечи громадный старый дорожный сундук сэра Ричарда, куда, очевидно, сложено было все «приданое» Люси (она уму не могла приложить, чего могло набраться на целый сундук), поднимал его вверх по лестнице, причем, как видно, затрачивал на это не больше усилий, чем если бы это была дамская сумочка. За ним по пятам следовала возмущенная Дженни, рыжие волосы которой выбились из-под слегка побитой молью шляпки с цветком, которая считалась у нее лучшей.
- Дженни! – просияла Люси и бросилась обнять свою верную компаньонку. Ирландка стиснула ее в объятьях и чуть не прослезилась, но вскоре опять перевела внимание на огромного француза, яростно жестикулируя при этом.
- Мисс Люси, эта дубина выхватил у меня из коляски сундук вашего папеньки с вашим приданым, да так сам его и волочет, я ему говорю, что он надорвется, а он к тому же еще и по-английски почти не говорит, двух слов связать не может, здоровенный кретин, - Дженни почти задыхалась от негодования, следуя за великаном вверх по лестнице и дальше по коридору.
- Bonne matinée, madame, - семифутовый француз вежливо поклонился Люси, внеся сундук в ее спальню и поставив его на пол. Люси робко улыбнулась ему в ответ. Она все еще немного его побаивалась, слишком уж устрашающий у него был вид.
- Вы не должны судить Дрэзера слишком строго, ведь он поступил галантно. Он все же француз… И добро пожаловать в мой дом, дорогая миссис Дженни Фитц-Брайан, - послышался чуть насмешливый голос от двери спальни.
Люси круто обернулась.
- Генри… - прошептала она.
Ее муж стоял в дверях, улыбаясь, жилет, как влитой сидевший на его белоснежной рубашке, как всегда, выгодно подчеркивал его великолепную фигуру. Лорд Блэквуд пересек комнату, подойдя к ней, и обнял ее. Она спрятала свое лицо у него на плече, ей внезапно стало неловко показывать присутствовавшим Дженни и Дрэзеру, как она счастлива. Он заставил ее посмотреть на себя, мягко подняв ее голову за подбородок. Она была высокой девушкой, и зачастую встреченные ей мужчины оказывались с ней одного роста или даже ниже, но он был на целую голову выше ее.
- Я надеюсь, тебе хорошо спалось, любимая, - прошептал он, и в глазах загорелись озорные золотистые искорки.
Люси кивнула, краснея. Сейчас, когда она смотрела в резкие мужественные черты его лица, воспоминания предыдущей ночи сразу же вставали у нее перед глазами. Он нежно поцеловал ее в губы.
- Я оставлю тебя ненадолго, наверное, вам с Дженни хочется обустроиться. И спускайся к столу, завтрак уже ждет… моя дорогая жена, - улыбнулся он ей.
После того, как мужчины оставили их одних, и Люси и Дженни, вволю наобнимавшись и нарадовавшись друг другу, принялись распаковывать сундук, Люси обнаружила, что многие вещи из «приданого» были далеко не необходимыми, а если быть конкретнее, то разным старым хламом.
- Дженни, зачем мне моя старая деревянная лошадка-качалка? – вздохнула Люси, вынимая из сундука большую тяжелую игрушку и мысленно пожалев Дрэзера.
- Ну, вы теперь дама замужняя, так что в скором времени лошадка может вполне пригодится… - усмехнулась Дженни. – И, может статься, даже скорее, чем вы думаете… учитывая то, что произошло с вами этой ночью, судя по тому, как долго вы спали… надеюсь, все прошло хорошо, да, мисс Люси? – подмигнула ей ирландка.
Люси покраснела и опустила глаза.
- Да, Дженни, все было хорошо… - улыбнулась она. – Только я никогда не думала, что в первый раз это произойдет со мной на каменной плите в подвале…
- Что-о-о?! – Дженни вытаращила глаза и вскочила. – Мисс Люси, что вы такое говорите, да я сейчас же соберу обратно ваши вещи и увезу вас из этого дома!!!
- Нет-нет, Дженни, все в порядке, все хорошо, я не хочу никуда уезжать… - поспешила успокоить ее Люси. – Все было просто чудесно… это я так пошутила… в общем, неважно. Поверь мне, я очень счастлива с лордом Блэквудом… с Генри, - она с любовью дотронулась до обручального кольца на пальце.

***

Она действительно была очень счастлива. В роскошном замке лорда Блэквуда среди Хэмпширских лесов и холмов Люси чувствовала себя какой-нибудь принцессой из сказки. Ее каждое желание немедленно выполнялось, дни тянулись спокойно и радостно. Слегка омрачало ее настроение лишь то, что большинство слуг, а их было много в таком большом поместье, относились к ней с этим почти испуганным почтением, которое она впервые заметила в своей молоденькой горничной Грейс, а при ее муже, лорде Генри Блэквуде, вообще боялись вымолвить лишнее слово, но его приказы всегда безукоризненно выполнялись. Единственными слугами в доме, которые, на взгляд Люси, вели себя более-менее естественно, были Дженни и Дрэзер: Дженни оставалась Дженни в любой ситуации, она не стеснялась высказывать свое мнение, что часто веселило сэра Генри, Дрэзер, напротив, был молчалив и услужлив, но без тени того почти сверхъестественного страха, который Люси замечала в других слугах. Похоже, он был искренне и глубоко предан ее мужу, и со временем Люси перестала бояться его.
Генри часто брал ее на верховые прогулки, и она показывала ему укромные уголки леса, который он недавно купил у ее отца и который она так любила. Люси была просто счастлива, что может снова гулять в нем и наслаждаться любимыми с детства местами. У нее шла голова кругом от роскоши, которой был окружен дом лорда Блэквуда (больше всего ей нравилось огромное количество новых платьев, которые она переодевала по три раза на день – но Генри сказал ей, что в Лондоне ее ждут платья куда роскошнее, и идеально подогнанные по ее фигуре), от внимания, которым он ее окружил, и от уроков, которые он ей давал.
Эти разного рода уроки были весьма волнующи. Прежде всего, он учил ее любви. В постели лорд Блэквуд был страстным и ненасытным, и во вторую же их ночь Люси поняла, что возможно испытать и большее блаженство, чем в ту первую ночь в ритуальной комнате подвала. Он любил ее каждую ночь, и был то нежным и ласковым, то властным и жестким и почти жестоким. Люси сама не могла сказать, что нравилось ей больше. Временами она чувствовала боль, иногда просто оттого, что природа одарила лорда Блэквуда весьма щедро, а ее тело было совсем еще не приучено к мужской любви, иногда он нарочно причинял ей боль, его это возбуждало. Иногда он связывал ее, один ее вид, обнаженной или в тонкой ночной рубашке привязанной к креслу или к кровати, заставлял его твердеть от возбуждения, и тогда он разрезал на ней веревки и клал ее руку на себя, заставляя скользить взад-вперед, доставляя ему удовольствие. Также он научил ее ласкать саму себя, он как будто знал все тайные, сокровенные точки на ее теле, приносившие больше всего наслаждения… он подвигал к кровати большое зеркало и приказывал ей ласкать себя, в то время как он смотрел, а затем присоединялся и занимался с ней любовью. Поначалу все это очень смущало ее, но это было так приятно, что она стала с лихорадочным нетерпением ждать следующего «урока». Спальня была далеко не единственным местом, где они предавались любви. Однажды он приказал ей раздеться в саду. Она в смятении попыталась возразить, ведь их могли увидеть слуги, но он лишь вопросительно поднял бровь. Они также спускались в его потайную комнату, исписанную символами, и одни воспоминания об этом заставляли ее краснеть. Один раз он привязал ее к жертвеннику, завязав ей глаза черным шелковым платком, и она чувствовала, как он медленно водил по ее животу и грудям чем-то холодным и острым. Затем зазвенел отброшенный в сторону металл, и он грубо овладел ей, почти изнасиловал ее, так что весь следующий день все внутри саднило. Но он мог быть и безгранично нежным, в некоторые их ночи он покрывал поцелуями каждый миллиметр ее тела и шептал, как любит ее. Однажды он посреди ночи поднял ее из постели, усадил ее, полусонную и в одной ночной рубашке, на свою лошадь и отправился с ней в лес, где уложил ее на лужайку и взял ее прямо на траве, под мягко шелестевшими в ночи листьями деревьев и проглядывавших между ними звездами.
Но все это было не единственным, что она открыла в супружеской жизни с ним. Люси всегда догадывалась, что мировоззрение лорда Генри Блэквуда сильно отличалось от общепринятого, и расписанная мистическими символами подземная ритуальная комната брачной ночи, а также оккультные татуировки, покрывающие все его тело, лишь подтверждали эти опасения. Он стал приоткрывать перед ней свой мир завораживающей, жуткой и в то же время пугающе красивой Тьмы. Началось все с книг. У него была огромная и великолепная библиотека, и, показав ее восхищенной Люси, которая всегда любила книги, он с улыбкой сказал, что теперь вплотную займется ее образованием. Со Стокером она уже была знакома, и он выдал ей целую стопку книг других авторов для изучения. Другой восемнадцатилетней девушке это показалось бы безумно скучным, но Люси приняла книги с восторгом и каждый день погружалась в их темную и загадочную атмосферу – мрачные замки Анны Радклифф, полные леденящих душу тайн, уже знакомые жаждущие крови вампиры Джона Полидори, потусторонние и прекрасные эльфы лорда Дансени, ужасы, описываемые Эдгаром По, и потрясающе реальная, заползающая в душу тьма Артура Мейчена… От всех этих кошмаров впечатлительная Люси, бывало, просыпалась ночью, дрожа, но ее муж всегда был рядом и, обняв ее, успокаивал и убаюкивал. Однажды, когда ее вновь охватил необъяснимый страх, он сказал, «Ты защищена», и улыбнулся, прижимая ее к груди. Впрочем, ей дозволялось читать не все книги. Однажды она нашла на полке старинную книгу в черном кожаном переплете, когда она взяла полистать ее, она не поняла ни слова, так как текст был на латыни, которой она не знала, и на каком-то другом, вообще неизвестном ей языке. Там также были и иллюстрации, нарисованные рукой картины рогатых демонов, оскаливших пасти и высунувших языки, совокупляющихся друг с другом и с людьми, и мучающих человеческие существа самыми изощренными способами… Люси чуть не стало дурно при виде этих рисунков, она поспешно закрыла книгу и задвинула ее на место, и потом долго не решалась даже подойти к этому углу библиотеки. В другой раз она увидела, как Генри что-то читает с играющей на губах улыбкой, она подошла к нему узнать, что это, и попросить поделится книгой, вызвавшей его удовольствие, но он убрал книгу – на обложке она успела прочитать имя какого-то маркиза де Сада – и, усмехнувшись, сказал, что пока это чтение не для нее.
В его кабинете в клетке жил огромный черный ворон. Его звали Бран – древнее кельтское имя, как сказал ее муж - и лорд Блэквуд сам кормил его из рук кусочками окровавленного сырого мяса. Люси страшно боялась его, особенно когда Генри выпускал его полетать по дому. Он говорил, что это его фамилиар, существо, помогающее ему в магических опытах и заклинаниях. По словам Генри, фамилиар являлся неотъемлемой частью мага, поэтому Люси должна была обращаться с птицей ласково и не выказывать страха, как-то раз он посадил ворона ей на руку, когти Брана сильно впились в нее, чуть не порвав платье, а черные глаза-бусинки смотрели пристально и немигающе.
Как-то раз она спросила своего мужа, в чем суть того, во что он верит. Он улыбнулся этой особой улыбкой, придававшей его лицу это хищное выражение, и она снова, в который раз, почувствовала, что тает под его пронзительным взглядом.
- В наслаждение. Силу. Власть. И Свободу. Полную, безграничную Свободу, - ответил он, слегка прищурив зеленые глаза. – Представь, что нет никаких ограничений и запретов. Что ты можешь делать все, что угодно. Что все дозволено. В этом и есть суть Тьмы, моя маленькая Люси.
Ей показалось, что она поняла его. Она испытывала это чувство безграничной, пьянящей свободы, когда он давал ей эти странные средства, порошки и микстуры, когда она, сидя на полу в начерченной им перевернутой пентаграмме, вдыхала терпкий аромат курений, от которого сильно кружилась голова, но возникало восхитительное ощущение легкости во всем теле.
- Что это, Генри… - шептала она, когда стены комнаты начинали приятно подрагивать и слегка вращаться, источая сладкий жар, разливающийся по всему ее телу.
- Яд… - улыбался он, давая ей вдохнуть странный белый порошок, смазывая ее губы слегка покалывающей приятной на вкус субстанцией, поднося к ее губам бокал с искрящейся в свете свечей прозрачно-зеленоватой жидкостью, похожей на вкус на очень крепкое вино…
- Еще… я хочу еще… - она жадно тянулась рукой за новой порцией волшебных ощущений, как капризный ребенок.
- Нет, больше нельзя… - он мягко отстранял ее руку, сжимая ее в своей и покрывая долгими нежными поцелуями.
Ей казалось, что комнату наполняли странные существа, глядевшие на нее из сгустившегося тумана, а татуировки на его теле начинали оживать и двигаться, словно извивающиеся змеи, а за его спиной ночная тьма сгущалась и превращалась в черные крылья…
Он опускал ее на расчерченный углем пол и овладевал ей, и туман в голове настолько обострял все ощущения, что она уже не сдерживала громких стонов и криков, забыв про слуг, забыв про все на свете.
- Ты знаешь, как называется эта картина? «Искушение»… - шептал он в другую ночь, поставив ее на четвереньки на постели перед картиной с девушкой с яблоком и закрывавшей ее глаза змеиной рукой, раздвинув ее ноги и грубо войдя в нее сзади. – Она чувствует сладкий вкус яблока… но не видит окутавшей ее Тьмы… пока не станет слишком поздно… - она вскрикивает от боли и страсти, он довольно смеется. Его смех отдается наслаждением во всем ее теле. – Я буду искушать тебя… я погружу тебя во Тьму…

***

Иногда он закрывался в своем кабинете, и Люси было позволено бродить по всему замку, что она очень любила. Внутри замок казался еще большим, чем снаружи, он был просто невообразимо огромен, и хотя леди Блэквуд уже провела в имении своего мужа две недели, она так еще и не обошла всех помещений. Ей часто казалось, что она вот-вот заблудится в бесконечных коридорах, старинных, богато украшенных комнатах, просторных залах с высокими сводами, где звук шагов отдавался гулким эхом…
Сейчас она вышла как раз на такую исследовательскую прогулку, тем более что погода испортилась, и льющийся за окнами дождь не располагал к отдыху на свежем воздухе. Она находила, что брождение по замку и сопутствующее ему вынужденное уединение – несмотря на большое количество слуг, в таком огромном поместье было легко затеряться – успокаивали ее, а сейчас это было ей необходимо. Генри был сегодня не в духе, и утром она стала свидетельницей ужасной вспышки его гнева. После того как ситуация разрешилась, он нежно поцеловал ее в лоб, и сказал, что ему нужно поработать одному в кабинете, при этом громко хлопнув дверью со всей силы. Люси до сих пор было не по себе от тех воспоминаний, она никогда прежде не видела его в такой ярости.
При этом, по такому, как ей казалось, не очень значительному поводу. Она уже давно заметила, что ее горничная, Грейс, вела себя очень странно, но вскоре перестала обращать на это внимание, так как большинство слуг вели себя похоже, скованно и пугливо, а Грейс к тому же была еще очень юной и, должно быть, очень впечатлительной девушкой. Леди Блэквуд раздражало постоянное затравленное выражение страха в глазах служанки, превращавшееся в почти панический ужас в присутствии мужа Люси, но ей было жалко девушку. Дженни каким-то непостижимым образом успела в кратчайшие сроки узнать всю подноготную всех слуг в доме лорда Блэквуда, и о Грейс рассказала, что та происходит из деревенской порядочной и набожной семьи без гроша, и жалование, получаемое ей от Блэквуда, является единственным источником их существования. С тех пор Люси прониклась к девушке симпатией – она знала, что такое быть бедной и не иметь ни гроша. Дженни, хитро улыбаясь и потягивая превосходный шерри из буфета лорда Блэквуда, еще упомянула, что на Грейс засматривается их молодой конюх, Джимми, но Люси тогда не обратила на это внимания. Она решила отнестись к горничной ласково и с добротой, и подарить ей одно из своих старых платьев, так как все равно ее шкаф ломился от новых великолепных нарядов, но девушка отказалась. Люси попробовала уговорить ее, сказав, что наверняка ей хотелось бы хотя бы чуть-чуть попробовать оказаться на ее, Люси, месте, и она, Люси, это прекрасно понимает.
- О нет, мэм… - сказала девушка, вздрогнув. – Я бы ни за что не хотела оказаться на вашем месте. Не мое место говорить вам такое, но я не понимаю, как вам не страшно…
Люси знала от проницательной и вездесущей ирландской вдовы, что Грейс считает дом и его хозяина одержимыми нечистой силой, и не стала продолжать эту тему. На следующий день Генри заговорил об их предстоящей поездке в столицу, и между делом бросил горничной своей жены:
- Ты поедешь с нами в Лондон, Грейс, - Люси показалось, что в его глазах опять мелькнул этот хищный блеск. Грейс побледнела как полотно и оперлась рукой о стул.
- Нет, сэр… Я не могу… - пролепетала она, дрожа. – Простите меня, но я никак не могу…
Он развернулся в кресле к ней, слегка прищурив глаза и приподняв брови в удивлении. Казалось, он вообще не ожидал от нее ответа. Она почти съежилась под его пристальным взглядом.
- Моей жене нужна горничная, и для тебя это огромная честь, - проговорил он с расстановкой, подчеркивая каждое слово, словно по-другому она была не в состоянии понять его. Его взгляд стал холодным и жестким. – Мне говорили, что ты слаба умом, но я не подозревал, насколько. Я, кажется, плачу тебе весьма щедрое жалование, без которого ты и твоя семья умерли бы с голоду. Я никого здесь не держу силой, но ожидаю, что мои приказы будут выполняться. Я достаточно ясно выразился?
Девушка кивнула, присев в почтительном поклоне, и отвернулась. Люси заметила, что она глотает слезы.
Если то его обращение показалось Люси жестоким, то она и представить себе не могла бурю, разразившуюся сегодня утром. Она спустилась в большую гостиную на шум - крики и звон разбитого стекла болезненно напомнили ей пьяные припадки ее отца. Графин лежал на блестящем паркете в осколках, лицо сэра Генри было смертельно бледным и искаженным от ярости, глаза метали молнии. Из перешептывания слуг она узнала, что ее горничную Грейс застали в объятьях конюха Джимми, с которым она, очевидно, провела ночь. Побледневший и дрожащий парнишка во всем признался и сказал, что недавно сделал Грейс предложение и собирается узаконить их отношения и создать семью, но это не утихомирило гнева лорда Блэквуда.
- Привести сюда эту потаскуху!!! Я оказал ей величайшую честь, поставив служить моей жене, леди Блэквуд, и как она отплатила мне за то, что я спас ее и ее семью от нищеты и выгребной ямы, в которой им было суждено гнить?! – он зажимал рукой рану на ладони, очевидно, он в ярости ударил по стеклянному графину, разбив его и порезав руку, с пальцев капала кровь.
Когда силой привели трясущуюся и заливающуюся слезами Грейс, он со всей силы ударил ее наотмашь по лицу, так что она буквально отлетела в другой угол комнаты. Она поднялась с колен, судорожно всхлипывая и что-то невнятно бормоча, из носа у нее шла кровь, и она размазывала кровь и слезы по лицу. Люси была слишком парализована увиденным, чтобы вступиться за несчастную девушку, она никогда не видела его таким, он напоминал сейчас рассвирепевшего дикого зверя, готового растерзать жертву в клочья.
- Грязная шлюха… - прошипел он, приближаясь к девушке, та, рыдая, отползла в сторону, прикрывая лицо рукой. В дверях виднелись бледные лица слуг. – Ты даже не представляешь себе, как тебе повезло… Вон из моего дома! Даю тебе полчаса на сборы.
Он повернулся к великану-французу, позади которого виднелось побелевшее лицо Дженни:
- Дрэзер! Займись этим Джонни… или Джимми… как его там!
Позже Люси сидела рядом с ним на диване, осторожно перевязывая ему раненую руку – в сознании всплыло воспоминание о том, как когда-то он бережно так же перевязывал ее ладонь своим платком, он был таким нежным и ласковым тогда, невозможно было поверить, что это был тот же человек, который только что пришел в такое неописуемое бешенство, она ясно видела в его глазах, что он был готов убить бедную девушку-служанку, только за то, что она позволила себе отдаться любви. Он все еще дрожал от ярости, и к побелевшим губам еще не вернулся цвет.
- Дорогой, Генри, ну что ты… не волнуйся так… - она попыталась его успокоить.
Он перевел на нее взгляд, и она сжалась от этой леденящей убийственной ярости в его глазах.
- Я не люблю, когда мои планы рушатся, - прошипел он сквозь зубы, его голос был глухим и сдавленным, у Люси вновь возникло сравнение с диким свирепым зверем.
- Какие планы? – прошептала она. Он пугал ее.
- Всего лишь то, что я планировал, что эта жалкая девчонка будет твоей горничной в Лондоне, - ее вопрос несколько вернул его в чувство, он выдавил улыбку, но улыбка получилась холодной и жутковато-неестественной. – Ведь тебе необходима горничная. Я не хочу, чтобы ты ни в чем нуждалась, Люси.
- Дженни может быть моей горничной, - улыбнулась она. – По крайней мере, она справлялась с этой задачей последние восемнадцать лет, и ты же разрешишь мне взять ее с собой в Лондон… Ведь она прекрасно послужит для этой цели!
- Для этой цели, возможно… - пробормотал он и усмехнулся. – Дженни… По крайней мере, мне повезло в том, что в этом злосчастном графине была вода, а не брэнди, а то наши отношения с почтенной Дженни могли бы серьезно ухудшиться.
У Люси потеплело на душе оттого, что он пришел в себя и шутит, и она робко приобняла его, но все равно утреннее происшествие сильно испугало ее и оставило неприятный осадок. Грейс собрала свои скудные пожитки и ушла из дома пешком, даже не дожидаясь коляски.
Сейчас лорд Блэквуд был в своем кабинете, и Люси находила, что прогулка по дому успокаивает ее. Ее шаги отдавались гулким эхом в коридорах замка, коридоры и комнаты сменялись друг другом, а со стен смотрели старинные портреты давно ушедших людей. Ее любимые две картины висели в библиотеке, и, толкнув тяжелую дверь и оказавшись в обществе книг с их поблескивающими золотом корешками и своеобразным, но приятным запахом бумаги и знаний, она вновь увидела их по обе стороны камина. Это были портреты бабушки Генри, леди Жезебель Брэнд, и его матери, леди Рейчел Блэквуд, еще до ее замужества, когда она была еще мисс Рейчел Брэнд. Леди Жезебель взяла внука в этот дом, когда ребенком он остался совсем один. Некоторые очень старые слуги еще помнили ее и произносили ее имя не иначе как шепотом. Генри как-то раз во время одного из мистических ночных опытов сказал жене, что именно бабушка Жезебель первой научила его проникать в темные тайны мироздания. На портрете была изображена высокая женщина средних лет в строгом черном платье – бесспорно, очень красивая, но было в ней что-то пугающее и даже отталкивающее. В яркой внешности леди Жезебель угадывалось ее происхождение южных кровей, ее можно легко было принять за испанку или итальянку, если бы не удивительная и даже неестественная бледность ее кожи, резко контрастирующая с темным колоритом. Ее длинные черные волосы были убраны наверх, из прически на плечо спадала прядка, прежде всего на лице выделялись огромные черные глаза, пристально и внимательно глядящие с портрета. На губах застыла легкая улыбка, которая напомнила Люси хищную улыбку ее мужа. Люси любила смотреть на этот портрет, он чем-то завораживал ее и в то же время пугал. В лице леди Жезебель Брэнд, в ее восковой бледности было что-то почти нечеловеческое, Люси пришло на ум ужасное сравнение с застывшим белым лицом лежавшей в гробу молоденькой родственницы, на похоронах которой они с отцом присутствовали несколько лет назад.
Портрет леди Рейчел производил совершенно другое впечатление. Генри совсем не знал своей матери – она умерла в родах, давая ему жизнь. На портрете была изображена совсем юная девушка, почти ребенок, младше самой Люси. Она была поразительно красива, ее резковатые, но правильные черты напоминали черты ее матери и сына, но в ней не было и тени той хищной угрозы и леденящего холода, что чуть не осязаемо исходили от портрета леди Жезебель и иногда так явственно проявлялись в лорде Генри Блэквуде. Леди Рейчел – в то время еще мисс Рейчел Брэнд – светилась каким-то особенным, внутренним теплом, художник мастерски передал даже счастливые и озорные искорки, играющие в ее ореховых глазах. Каждый раз, глядя на портрет матери ее мужа, которая не прожила и двух дней с рождения своего первого и единственного дитя, Люси думала о том, как это ужасно и несправедливо, что этой юной красавице, несомненно, полной надежд и мечтаний, была уготована такая скорая и страшная смерть.
Окно распахнулось от сильного порыва ветра, подоконник и паркет залил дождь, Люси поспешила закрыть окно, чтобы вода не испортила ценные книги. При этом она заметила, что тяжелая портьера слева от бабушки Жезебель слегка шелохнулась, мелькнул блеск отполированного дерева и металлической ручки. С восторгом Люси обнаружила за портьерой еще одну дверь, и с еще большей радостью нашла, что она не заперта. Приоткрыв ее и войдя внутрь, она увидела, что в библиотеке был скрыт еще целый громадный зал, с кипами старинных манускриптов на полках и пыльным запахом древности, витающим в воздухе. На стене красовался огромный герб Брэндов, семьи матери сэра Генри, который он сделал и гербом Блэквудов – черный лев, вокруг которого обвился огромный змей. Под ним среди ломившихся от древних текстов шкафов стоял старинный письменный стол, должно быть, еще восемнадцатого века. Люси села в кресло напротив него, восхищаясь количеством сокровищ, хранящихся в этой комнате. К сожалению, она не читала ни по латыни, ни по-гречески, ни даже на староанглийском, но все равно у нее дух захватывало от этой богатейшей коллекции, которой мог бы позавидовать любой музей. Опустив глаза, она увидела, что один из богато украшенных ящиков стола слегка приоткрыт. На его дне что-то смутно поблескивало. Ее пальцы нащупали холод металла.
Это был маленький круглый амулет из потемневшего серебра. Он держался на переплетенных вместе кожаных ремешках, от которых исходил странноватый резкий запах – должно быть, их смазывали какой-то особой субстанцией, чтобы они не рассыпались от времени. Кожа была испещрена маленькими непонятными символами и в нескольких местах потемнела от бурых пятен. Сам амулет изображал свернувшегося в кольца дракона.
Вместе с ним в ящике старинного стола лежала небольшая книжечка из темной кожи. Люси вынула ее и осторожно положила на стол рядом с амулетом. Ей было немного страшно открывать ее – воспоминания о томике из библиотеки, наполненном ужасающими демонами, все еще были живы в ней – но в книжечке не оказалось ничего, кроме исписанных убористым изящным почерком страниц. Перелистнув рукопись на первую страницу, Люси прочитала:
«6 июля 1815 года. Меня зовут Жезебель Брэнд. Уильям учит меня писать и читать. Я учусь быстро, это не составляет никакого труда для…» - дальше текст был густо вымаран чернилами, – «Он говорит, что я всего лишь должна выучить английский и французский, чтобы сойти за обычную леди. Но я также прочитала все манускрипты в его библиотеке, на латыни, греческом, староанглийском, гаэлике – и вдобавок еще некоторые заклинания на древнем иврите, а также древнеегипетских и китайских иероглифах показались мне интересными. Мой доблестный полковник с присущими ему очарованием и тактом, говорит, что его дед, собравший, по его выражению, «весь этот хлам», был не в своем уме. Странно слышать это от мужчины, который так недавно умирал в глухом и темном колодце, когда…» - текст был опять вымаран, - «Я решила записать историю его предков, ведь и в его жилах течет кровь Дракона. Ниже следует легенда, собранная мной из многочисленных рукописей, манускриптов и свидетельств».
У Люси перехватило дыхание. Это была легенда сэра Годфри и леди Деирдре. Перелистывая страницы, почти восемьдесят лет назад исписанные покойной бабушкой ее мужа леди Жезебель, Люси с замиранием сердца узнавала пересказанную ей лордом Блэквудом историю. Более того – она поняла, что ее собственные сны, видения и мечты об ирландской принцессе и норманнском рыцаре были правдивы. Сэр Годфри действительно спас Деирдре О'Коннор от костра. Осознание того, что ее видения совпали с событиями действительной легенды, парализовало ее. Это говорило о том, что воистину человек обладал гораздо большими возможностями познания, чем было принято полагать, и реальности могли накрывать друг друга, как волны морского прилива. Поудобнее устроившись в кресле и облокотившись на стол, Люси жадно начала читать изящные мелкие строчки, написанные восемьдесят лет назад красивым старательным почерком леди Жезебель Брэнд и повествующие о еще более давних временах.